– Вот именно.

Повисла длинная пауза. Ева по-прежнему была очень серьезна. В ней чувствуется какая-то суровая твердость, подумал Фалько. Она непохожа на брата и сестру Монтеро, явно из другого теста. Совсем другая – и не только физически. Хладнокровного убийства Хуана Портелы хватило бы, чтобы понять, но еще раньше, чем проявились зримые признаки этой чужеродности, Фалько почуял в Еве какое-то плотное и темное начало и узнал его без труда, потому что сам был сделан из того же вещества. Почувствовал он и то, что несколько часов назад держал в объятиях тайну, и то, что Ева догадалась о его ощущениях. И принадлежала она ему вся без остатка лишь краткие мгновения – и каждый раз очень скоро выходила из самозабвения и обретала власть над собой. Фалько с саркастической усмешкой подумал, что адмирал бы сказал так: «Она – из твоих, твоей породы, и никаких сомнений на этот счет быть не может».

– Ева… Твоя история началась задолго до этой войны, так ведь?

Девушка выдержала его пристальный взгляд, в буквальном смысле не моргнув глазом. Молча. Потом повернула голову к морю, и Фалько с трудом удержался, чтобы не поцеловать ее в шею, открытую расшалившимся бризом. Снова и еще острее ощутил, как захлестывает его желание повалить ее на песок, устланный сосновыми иглами, развести бедра, проникнуть в нее, в самое нутро – влажное, жаркое, трепещущее, – чтобы его кровь пульсировала рядом с ее, как это было вчера в постели, проникнуть в неуемной жажде обрести утешение, покой, забвение в эту удивительно крепкую и сильную плоть.

– У меня нет истории, – наконец произнесла Ева.

– Ну, вот сегодня ночью появилась.

Он имел в виду Хуана Портелу, стоявшего перед ними на коленях, вспышку выстрела и ничком упавшее тело. И знал, что девушка поняла его правильно.

– Я ничего не почувствовала, – сказала она.

Все так же тускло. Почти равнодушно. И не отрывая взгляд от моря.

– А думала почувствую… Но ошиблась. Почувствовала потом… С тобой. Там, на улице все гремит и грохочет, а мы…

Она замолчала, тряхнула головой, словно хотела вытрясти из нее мысли, мешавшие найти подходящее слово, и выговорила наконец:

– …такие живые…

– И в полушаге от смерти в любую минуту, ты хочешь сказать?

– Да.

Она очень красива, подумал Фалько. Туфли она несла в руке, и облепивший ее шелковые прозрачные чулки желтый песок поблескивал, словно крупицы золота. Желание стало нестерпимым. Он положил руки ей на бедра.

– Не сейчас, – сказала она.

Фалько сделал вид, что не слышит. Да к черту все, подумал он. Неизвестно, сколько мне жить осталось, а она вот она, рядом. Только руку протяни. Награда за все мои страхи и опасности. Премия за то, что пока не сдох. И потому он притянул ее к себе, крепче прижал – так, чтобы она почувствовала безотлагательность его желания. Мгновение Ева упиралась, но потом перестала сопротивляться, сделалась податлива и покорна. Фалько, заглянув ей в глаза, не увидел там ничего, кроме пустоты, но для него сейчас это не имело значения. Сейчас – ровно никакого. И, одной рукой придерживая ее, другой начал задирать ей юбку. Тут она отстранилась.