Хинес злорадно расхохотался.

– Знай наших! – в восторге воскликнул он.

На широком берегу сосны росли почти у самой кромки воды, лениво накатывавшей на песок. С одной стороны виднелись высоты мыса Санта-Пола, с другой – угадывался в голубоватой дымке далекий Аликанте. Под облаками, которые близкий закат уже подсветил розовым, расстилалась до горизонта темно-синяя ширь Средиземного моря.

– Можем застрять, – сказал Фалько. – Дальше – пешком.

Увязая в рыхлом песке, они побрели под широкими кронами. Ева – на ней были широкая удобная юбка и блузка – разулась. Песок облепил ее ноги в дымчатых чулках.

– Хорошее место, – заметил Фалько.

Ева стояла перед ним, чуть подавшись вперед, и смотрела на горизонт. Морской ветерок, раздувая ее блузку, открыл шею, взметнул волосы на затылке. Фалько видел непроколотые мочки ушей без сережек, четкий и чистый абрис профиля и шеи, уходящий под ворот блузки к плечам. Чувствовал, как исходит от нее ощущение крепости и жизненной силы. Он припомнил, как это обнаженное мускулистое тело слабело и теряло толику своей восхитительной упругой мощи от длительного и самозабвенного наслаждения, как эта тугая плоть то обмякала под неистовством его ласк, то вновь напрягалась, как они сжимали друг друга в объятиях на ее кровати, а за окном грохотали бомбы, в небе рвались зенитные снаряды и завывали сирены, пока все наконец не кончилось и они не замерли в опустошении и изнеможении, в общей испарине слитых воедино тел, и как Ева вдруг перестала гладить его спину, выскользнула из-под него, перевернулась на бок и застыла на смятых простынях, уже не прикасаясь к нему, покуда не пришли сон и остаток ночи.

– У тебя шрамы… – сказала Ева.

Фалько взглянул на нее непонимающе. Она уже стояла к нему лицом, и бриз продолжал трепать легкую ткань ее блузки, будто хотел сорвать ее и обнажить крепкую, даже на вид горячую грудь. Фалько ощутил прилив желания, но тотчас подавил его и отправил в какие-то свои тайники, чтобы не мешало рассуждать и размышлять здраво. Не препятствовало столь необходимому сейчас душевному равновесию. Он умел это делать.

– Что?

– Шрамы, – повторила она очень спокойно. – На руке и на ноге. Я еще ночью заметила.

Темно-карие глаза оценивающе изучали его. Скорее внимательно, чем с любопытством. Фалько уклончиво повел плечом.

– Тяжелое детство, – сказал он просто.

– Детство с ножом?.. Рубец на правой ляжке, похоже, остался от ножа.

Он позволил себе неопределенную усмешку. От чего же еще? В 1929 году, прямо в дверях отеля «Метрополь» на Златы Пясцы наемный убийца-болгарин на три сантиметра не дотянулся клинком до бедренной артерии, заявив таким образом особое мнение по вопросу незаконной конкуренции с чешской фирмой «Техноарма», стоившему 90000 долларов.