– Лежи тихо, сука, – прошипел голос.

Фалько расслабил мышцы, словно признавая себя побежденным. Старый трюк, базовый прием. Подействовало – хватка тоже ослабла, и Фалько неожиданным и резким движением сумел высвободить одну руку, сжать кулак и ткнуть туда, где, по его представлениям, должно было находиться лицо ближайшего противника. Он почувствовал удар, услышал неприятный хруст под костяшками и крик боли.

– А-а, он мне зуб выбил, сука! Сука!

От зверского удара по черепу глаза заволокло черной пеленой с мерцающими искорками. В ушах зазвенело. Врезали чем-то весомым, подумал Фалько: резиновой дубинкой или вроде того. Преодолевая боль, ударил наугад, но попал в пустоту, а его самого тотчас скрутили опять, сдавили горло так, что он подумал: «Сейчас задохнусь», – и, как рыба, стал хватать воздух ртом. Теперь он не мог даже шевельнуться. Дубинка – или что это было? – снова обрушилась на голову, и в мозгу словно взорвалась граната.

– Паскуда… фашист… Врежь ему еще… Врежь покрепче.

Бац. Третий удар вызвал тяжкую тошноту. Фалько лежал распластанный, лицом в брусчатку мостовой, плавно кружившуюся перед глазами. Он ничего больше не мог сделать и, смирившись, стал соскальзывать в глубь бездонного темного омута. С прибытием вас, сказал он себе. Добро пожаловать. И прежде чем потерять сознание, успел подумать о трех вещах – что его хотели взять живым, что до ампулки с цианистым калием не дотянуться и что Еве Ренхель, кажется, удалось уйти.

Когда он пришел в себя, голова болела так, словно все бесы в аду воткнули в нее свои трезубцы. Кровь стучала в висках сбивчиво, беспорядочно и нестерпимо. Голый до пояса, он сидел на стуле с высокой спинкой, за щиколотки, запястья и шею прикрученный к нему проволокой, не дававшей пошевельнуться. Провода с изоляторами тянулись по голой выбеленной стене с темными пятнами почти на уровне пола, а мебели в этой комнате не было никакой, кроме деревянного стола, у которого валялась его превращенная в лохмотья одежда. На столешнице лежали документы и «браунинг». Свисавшая с потолка слабосильная лампочка без абажура бросала зловещие желтоватые блики на голое темя стоявшего у стола человека.

– Очухался, – сказал он.

За спиной у Фалько послышался короткий влажный смешок, похожий на удовлетворенное хрюканье. Этого человека Фалько видеть не мог, а тот, кто стоял перед ним, был приземист и гладко выбрит. Поблескивала под лампой лысина, окруженная венчиком черных густых волос. Столь же черны и густы были брови, из-под которых он с сумрачным любопытством разглядывал пленника.