– Мои люди ничего не думают. Чтоб думать, у них капитан есть.

– На корабле демократии быть не может, – улыбнулся Навиа.

– Конечно, не может.

– Приятно слышать такое.

– Мне приятно, что вам приятно.

Навиа взглянул в окно.

– Из Танжера вам не выбраться, – сказал он. – Делайте, что хотите, но я буду ждать вас на выходе или догоню в море. Едва лишь вы покинете трехмильную зону нейтральных вод, я вас остановлю.

– Республика считает нейтральными водами шестимильную зону.

– Для такого случая мы применим британскую доктрину: три мили – а дальше начинаются международные воды.

Издалека донесся протяжный крик муэдзина, сзывающего правоверных на вечернюю молитву.

– Как только выйдете за пределы нейтральных вод, я догоню, – настойчиво сказал Навиа. – Подам сигнал «Застопорить ход, лечь в дрейф!». Если не подчинитесь…

– Откроете огонь.

Кирос произнес эти два слова без нажима, спокойно и задумчиво.

– Мне случалось терять судно, – продолжал он, словно про себя. – Танкер. Назывался «Пунта Аталайя».

Офицер поглядел на него с интересом, но промолчал. Кирос снова рассеянно потеребил бороду.

– Германская торпеда. В двадцати трех милях к северо-западу от Финистерры…

Он словно хотел сказать что-то еще, но передумал. И поставил здесь точку в своем рассказе. Объективном и бесстрастном. Навиа кивнул с явным огорчением:

– Месяц назад мне довелось видеть, как горит танкер. На большом удалении… В черном небе встает красный гриб. Горит, будто зажженную спичку бросили в коробок.

Во взгляде Кироса обнаружился смутный интерес:

– Ваша работа?