– Ну, ясно, – пробормотал он. – В этом роде…

Чай, оказалось, остыл. И отдавал горечью.

День выдался нежаркий и пасмурный. Распрощавшись с консулом и Навиа, Фалько направился к дому своего радиста по крытым узким улочкам рынка. В этот час там было людно – лоточники в бурнусах зычно предлагали свой товар, европейские дамы в шляпах и мавританки с закрытыми лицами несли корзины с покупками. Пахло сырым мясом, рыбой, свежей зеленью, зрелыми финиками, арабскими специями.

Проходя мимо прилавка, он увидел, как торговец, по просьбе покупателя отрубив голову курице, придерживает за лапы ее бившуюся в судорогах тушку, покуда кровь стекает в подставленный лоток. Фалько не нуждался в ассоциациях такого рода, но все же при виде этой сцены инстинктивно огляделся. Он не питал особенных иллюзий по поводу визита Евы и того, как сложится в дальнейшем этот день. Он обещал быть тяжелым, а в его мире трудные дни неизменно оказывались днями опасными.

При моей профессии, ухмыльнулся он про себя, спокойным будет только день моих похорон.

Но для него это было вовсе не плохо. Напротив, ему нравилась такая жизнь. Когда адреналин выбрасывается в кровь и пересыхает рот перед каждым новым вызовом, когда совершенно неизвестно, дойдешь ли до цели, блуждая в тех краях, где на кону стоит жизнь или смерть, – все это необычайно просветляло ум и вызывало блаженство, схожее с тем, как после действия анальгетиков стихает боль, смолкает барабанная дробь в висках, и можно вдруг взглянуть на мир из безмятежного далека.

Как ни странно, риск, напряжение, страх наполняли Фалько жизненной силой, спасали личность от распада. Контрабанда оружия через Черное или Эгейское море, полицейские облавы в Софии, Белграде или Барселоне, фальшивые документы, ночные переходы границ во взбаламученной Европе… Это пробуждало в нем чувство, близкое к счастью, несопоставимое с обыденными удовольствиями вроде комфорта, отдыха, вкусной еды или секса. Любопытные синонимы находил Фалько для слова «опасность». И ничто на свете не окрыляло его так, как погружение в нее и необходимость собрать свои лучшие свойства – характер, инстинкт, навык, без которых не выживешь. Ничто не даровало ему столь полного, столь острого удовлетворения, как осознание того, что его хотят убить, хотят – и не могут.

И вот, приведя в боевое положение это чувство, насторожившись, действуя автоматически, как приучила его давняя привычка к опасности, впечатанная во все органы чувств, он вышел на Соко-Гранде, остановился у газетного киоска, купил «Депеш» и, делая вид, что просматривает ее, оглядел вереницу экипажей и такси вдоль тротуара, людей у мангалов, где готовились на углях мясо и сардины, бродячих торговцев, сидевших на корточках в тени деревьев и под навесами. Он высматривал притаившихся врагов, которые подтвердили бы, что жизнь его именно такова.