– А кто эта худосочная блондиночка, с которой ты танцевал? Я уже несколько раз видела ее здесь с разными знаменитостями.

Сказано это было совсем иным тоном – безразличней и холодней. Фалько поставил бокал на стойку.

– Приятельница. Подружка приятеля.

– Когда это тебя останавливало?

– Ну, сейчас не тот случай.

Мария с сомнением покачала головой. Провела кончиком розового языка по верхней губе, и та заблестела, словно ее мазнули влажной мягкой кистью.

– Восемь месяцев прошло с того раза, как… Ты на несколько дней приезжал тогда в Берлин. Провел со мной две ночи.

В голосе ее не звучало упрека. Просто констатация факта. Да, когда Фалько в последний раз был в Берлине на стажировке в гестапо, он провел две ночи с Марией. И показал себя не в полном блеске, потому что перед свиданием четыре часа просидел на допросе шестнадцатилетнего паренька – члена антинацистской студенческой организации, раскрытой в Гейдельбергском университете.

– Да, по-дурацки получилось, – сказал он. – Но это были трудные дни.

Теперь уже он протянул руку и кончиками пальцев чуть дотронулся до ее шеи. Темный атлас от этого прикосновения едва заметно покрылся гусиной кожей. Дрогнули и полузакрылись веки с густыми ресницами.

– В ту ночь в Берлине мы все больше разговаривали, – произнесла Мария. – Лежали голые в темноте и говорили… Ну то есть я слушала, а говорил ты. Курил и говорил.

– Не помню, – солгал Фалько.

– И ты сказал тогда… Вдруг сказал такое, чего я не забыла: «Может быть, у мужчин, державших в объятьях многих женщин, в смертный час решимости больше, а страха – меньше». Ты по-прежнему так думаешь?

– Не знаю, – снова солгал он. – Не помню, чтобы говорил такое.

Он помолчал немного. Потом добавил, наклонив голову:

– А ты мне сказала в ту ночь: «Знаешь, почему негритянки такие ласковые?» И очень удивила меня своим объяснением: «Потому что было время, когда наших мужчин продавали в рабство или убивали, и ни одна не знала, сколько времени ей отпущено быть с ним».

Блеснули два отливающие синим гагата, на темном лице ослепительно сверкнули белоснежные зубы. Мария смеялась.

– Мне нравится, что я черная.

– И мне.

Она потрогала узел его галстука.