— Один стоит десяти, — плюнул Попрядухин. — Подобрали сокровище. На Байкале не нашли лучше, — бормотал он, сыпля проклятия по-русски и по-бурятски. — Проводник с тремя обетами! Тьфу! Глупость! Черт его возьми!

— На языке раздраженного человека это называется глупость, а на языке созерцателя дел и дум — это мудрость, — наставительно ответил бурят.

— Видал? — хохотали ребята над удивленным Попрядухиным. — Съел гриб? Наш Майдер — истинный восточный философ.

XVIII. «Писаницы»-скалы

XVIII. «Писаницы»-скалы

Майдер прекрасно знал лесную глушь и речонки, впадающие с севера в Байкал, и много ускорял путешествие. За доброе дело, совершенное путниками, они были вознаграждены.

Только Попрядухина раздражала религиозность бурята.

Он не пропускал ни одного «священного» предмета. Видя такое место, бурят приходил в молитвенное настроение и начинал без конца бормотать свое: «Ом-ма-ни-бад-ме-хом!»

— Залопотал, индюк! — сердился Попрядухин. — Теперь опять, покуда не кончит, никакого толку от него не добьешься! Эй, тала, будет! Кш! Кш! — махал он на бурята руками.

Ребята хохотали, а Майдер невозмутимо смотрел на старика, продолжая свое бормотание.

— Удивительно, сколько времени у него уходит на все это! — воскликнул Тошка.

— Да еще три обета, — улыбнулся профессор.

Однажды жарким днем, когда несносно палило солнце, бурят — неожиданно остановился и начал разжигать костер.

— Чего это он? — удивился профессор. — Отабориться еще рано.

Попрядухин перекинулся несколькими словами с бурятом и безнадежно махнул рукой.

— Важное для него место в горах будет.

— Жертвоприношение?

— Да.

Место было в своем роде замечательное. Они находились в огромном диком ущелье, по дну его с глухим шумом неслась горная речка. Вдали стояли дикие снежные вершины. Берега состояли из причудливых известковых утесов, принимающих иногда самые странные формы. Они-то и были предметом поклонения.

Покуда они рассматривали утесы, он сварил чай, саламат[71]. Потом поставил зухале, привязав к ней клочок лошадиной гривы. Затем маслом брызнул вокруг нее. Поклонился три раза на восток, потом еще много раз во все стороны, бормоча: «Ом-ма-ни-бад-ме-хом!» Потом брызнул пять раз маслом на огонь. Повторив ту же церемонию с чаем, выпил остатки и тогда только направился к утесам.