Я не ожидал увидеть в Александрии такой большой лагерь. Сам городок был средних размеров. Но он стал основной базой Григорьева; его жена и семейство жили здесь. Армия Григорьева оказалась намного больше, чем думали в Киеве. Там его считали в лучшем случае мелким полевым командиром, сблизившимся с красными. На самом деле ему повиновались тысячи казаков. Они собирались вокруг него, выполняли его приказы и считали своим атаманом. Он был столь же могущественен, как Краснов с Дона, человек, который написал очень важную книгу, раскрывающую секреты евреев, католиков, вольных каменщиков, все их предательские замыслы. Ее издали в Германии в двадцатых годах в четырех томах под названием «От двуглавого орла к красному знамени». В ней гораздо больше правды, чем во всех книгах, написанных с тех пор. Вот почему комиссары повесили Краснова, когда добрались до Германии. Ему следовало бы сменить имя. Я представляю, как его уводят в лес и казнят за то, что он сказал правду.

Григорьев не обладал ни благородством, ни умом, свойственными Краснову. Его напыщенные прокламации развесили по всей Александрии и окрестностям. Лагерь находился за пределами города, за железнодорожной станцией. Здесь были собраны бронированные вагоны, фургоны с товарами, легковые автомобили, мобильная артиллерия и все прочее, что удалось награбить. Кругом стояли армейские палатки, лачуги, разнообразные временные постройки; большая бочка постоянно заполнялась водкой, пить из нее мог любой солдат. Не только казаки, но и пехотинцы, артиллеристы и гайдамаки присоединялись к Григорьеву. Все они были пьяны. «У них переменчивый нрав», – предупредил меня Ермилов. Он помог мне выбраться из грузовика, спустил девочек и позвал женщину, стиравшую белье возле вагона, снятого с колес. Он приказал ей позаботиться о девочках и накормить их.

Теперь я стал талисманом Ермилова. Он повязал красную ленту мне на рукав и сказал, что я буду именоваться связным наших друзей эсеров. Большинство казаков поддерживало левую фракцию эсеров; эту группу именовали «боротьбисты» («боротьба» значит «борьба»; так называлась их газета). Они тогда имели большое влияние в Харькове. Григорьев выпускал множество прокламаций от имени этих почти большевиков. Он, возможно, не верил в их дело, но был достаточно мудр, чтобы на словах поддерживать боротьбистов. Казак служит своему атаману, только если атаман служит ему. Некоторые из них даже плевались, если кто-то произносил слово «большевик». Я заметил в городе несколько «кожаных курток». Очевидно, Антонов уже направил своих офицеров, чтобы те начали переговоры с Григорьевым. Я спросил Ермилова, можно ли посетить телеграф. Он покачал головой: