Тарзан кивнул.

– Так и сделаем, – согласился он.

Провожатый направился к маленькой лодке, стоящей у причала. Они сели в нее, и Павлов стал быстро грести в сторону пароходика. Черный дым, валивший из трубы, не вызвал у Тарзана никаких подозрений. Все его мысли были заняты тем, что всего через несколько минут он опять обнимет своего маленького сына.

С борта парохода прямо над ними свисала веревочная лестница, и они, стараясь остаться незаметными, поднялись по ней. Оказавшись на палубе, они поспешили к корме, где незнакомец указал на люк.

– Мальчика спрятали там, – пояснил он. – Будет лучше, если за ним спуститесь вы, а то как бы он не закричал от испуга на руках у чужого человека. А я покараулю здесь.

Тарзану так не терпелось спасти своего ребенка, что он не обратил никакого внимания на странность всего, что окружало его на «Кинкейде». И на то, что палуба была пустынна, хотя судно стояло под парами, и на то, что из трубы валил такой дым, словно оно было готово вот-вот отплыть. Увы, он ничего не замечал.

С единственной мыслью о том, что еще мгновение, и он будет держать на руках самое драгоценное для него существо, Тарзан ринулся вниз, в темноту. Но едва он отпустил край люка, тяжелая крышка с лязгом упала над его головой.

И в тот же миг бедняга понял, что попал в ловушку. Он не только не спас сына, но и сам оказался в руках врагов. Он немедленно попытался дотянуться до люка и поднять крышку, но ему это оказалось не под силу.

Чиркнув спичкой, он осмотрелся и обнаружил, что в трюме сделана небольшая выгородка, никак не сообщающаяся с остальным помещением. Единственным входом в нее служил люк у него над головой. Было очевидно, что это место специально приготовили для его заключения.

В этой тюремной камере, кроме него, не было никого и ничего. Если ребенок был на борту «Кинкейда», он был заточен в другом месте.

На протяжении более двадцати лет, от младенческого до зрелого возраста, Тарзан, этот человек-обезьяна, бродил в своих диких джунглях, не имея никаких контактов с людьми. В этот полный впечатлений период своей жизни он научился принимать свои радости и горести так, как это делают звери.

Поэтому он не безумствовал, не ополчался против судьбы, а терпеливо ждал, что может с ним приключиться в дальнейшем, хотя, конечно, не без того, чтобы предусмотреть любую возможность защитить себя. Для этого он тщательно осмотрел свою тюрьму, опробовал на прочность толстые доски, из которых были сделаны стенки, и измерил расстояние до люка над головой.

И пока Тарзан занимался подобными вещами, он внезапно ощутил вибрацию судовых механизмов и ритмическую пульсацию гребных винтов.