Тарзан, со своей стороны, чувствовал себя как дома среди этих свирепых и косматых предшественников первобытного человека. Он проворно отскакивал от угрожавших ему самок – потому что так было принято даже среди их мужей, если только на этих самцов не находил внезапный приступ животной страсти, – и, в свою очередь, так же рычал на зазнавшихся молодых самцов, обнажая свои клыки. Он до того легко вернулся к обычаям своей юности, словно никогда не общался с человеческими существами.

Бульшую часть недели он бродил по джунглям со своими новыми друзьями – отчасти из-за стремления к дружескому общению, а отчасти чтобы исполнить тщательно обдуманный план. Ему было важно, чтобы его образ неизгладимо запечатлелся в короткой памяти обезьян. Дело в том, что из прошлого опыта Тарзан знал, что племя этих мощных и страшных зверей, придя на его призыв, может сослужить ему хорошую службу.

Когда Тарзан убедился, что ему до некоторой степени удалось заставить новых соплеменников запомнить его черты, он решил снова идти на разведку. Однажды на утренней заре человек-обезьяна отправился на север и, держась берега, быстро продвигался вперед, пока не настала ночь.

Утром, на восходе, Тарзан увидел, что, когда он стоит лицом к морю, солнце поднимается справа от него, а не прямо перед ним, как раньше. Из этого он заключил, что береговая линия ушла к западу.

Весь следующий день Тарзан продвигался вперед очень быстро, потому что, когда было нужно, человек-обезьяна мог перелетать в лесу с одного дерева на другое с проворством белки.

Тем вечером солнце опустилось в воду прямо напротив берега, и тогда человек-обезьяна окончательно осознал то, о чем давно уже подозревал.

Роков высадил его на острове.

Ему бы следовало об этом догадаться! Если бы существовал какой-нибудь план сделать положение человека-обезьяны невыносимым, именно такой план и пришел бы в голову этому русскому! А что могло быть ужаснее, чем до самой смерти жить в тревожном ожидании на необитаемом острове?

Роков, конечно, сразу же уплыл на материк, где мог без особых хлопот передать малыша Джека в руки дикарей, чтобы те, как он угрожал в записке, стали для мальчика приемными родителями и воспитали его по-своему.

Тарзан содрогался при мысли о жестоких муках, которые непременно выпадут на долю сына при такой жизни, даже если тот окажется у людей, чьи намерения будут самыми добрыми по отношению к нему. Человек-обезьяна достаточно общался с африканскими дикарями, находящимися на нижней ступени развития, чтобы знать: даже в их среде встречаются такие добродетели, как милосердие и человечность. Но сама жизнь этих существ представляла собой череду страшных лишений, опасностей и страданий.