Спустя некоторое время над импровизированным трутом поднялась тонкая струйка дыма, а через несколько секунд появилось и пламя.

Подкладывая в костерок сперва тонкие ветки, а затем потолще, Тарзан вскоре развел довольно сильный огонь во все увеличивающемся дупле засохшего дерева.

В него он сунул лезвие своего каменного ножа, а когда оно сильно нагрелось, Тарзан его вынул и капнул водой на участок камня рядом с тонким краем. Под действием зашипевшей влаги маленькая чешуйка гладкого материала отслоилась и упала на землю.

Так, мало-помалу, Тарзан приступил к превращению тонкого края камня в примитивный охотничий нож.

Он не пытался совершить это в один присест.

Сперва Тарзан был доволен уже тем, что получил режущую кромку длиной в пару дюймов, с помощью которой смастерил рукоять для ножа, вырезал длинный гибкий лук, тяжелую дубинку и сделал хороший запас стрел.

Все это он спрятал на высоком дереве рядом с небольшим ручьем. На нем же он соорудил помост с крышей из пальмовых листьев.

Когда Тарзан покончил со всем этим, уже начало смеркаться, и он почувствовал, что невероятно голоден.

Во время недолгой прогулки по лесу вверх по течению небольшой речушки, у которой стояло его дерево, он нашел водопой, пользующийся у лесных зверей большой популярностью, судя по тому, как они размесили грязь на обоих берегах. Самые разные животные приходили сюда явно в немалом количестве. К этому месту, бесшумно ступая, и направился человек-обезьяна.

Верхние ветви деревьев смыкались над водопоем, образуя подобие верхней террасы. С нее-то Тарзан и свесился с проворством и грацией хвостатой мартышки. Если б не тяжелый груз, лежащий у него на душе, он был бы счастлив вернуться к прежней свободной жизни далекого детства.

Но даже с этой ношей он чувствовал, как к нему возвращаются привычки прежней жизни, которые на самом деле куда больше передавали его сущность, чем тонкий налет цивилизации, возникший после трех лет, проведенных среди белых людей в большом мире. Это был только внешний лоск, скрывавший грубого зверя, которым всегда оставался Тарзан из племени обезьян.

Увидь его таким, пэры, его сотоварищи по палате лордов, воздели бы свои аристократические руки в священном ужасе.

Тарзан бесшумно перебрался на нижние ветви огромного дерева, нависшие над самой тропой, и пригнулся. Его зоркие глаза и чуткие уши напряглись, улавливая то, что происходит далеко в джунглях, откуда, как он хорошо знал, вскоре появится ужин.

Долго ему ждать не пришлось.

Едва он поудобней уселся в засаде, поджав под себя сильные, мускулистые ноги, подобно тому как приседает пантера, готовясь к прыжку, как Бара, антилопа, грациозной поступью спустилась к водопою.