Теплая кровь убитого им животного залила лицо и руки, наполняя ноздри ароматом, который для любого хищника милее всего на свете.

Наевшись до отвала, Тарзан спрятал то, что осталось от туши, в развилке ветвей высоко на дереве, где проходило пиршество. Не обращая внимания на Нуму, что плелся внизу следом за ним, горя желанием отомстить, он вернулся, не спускаясь на землю, к своему убежищу на зеленой вершине, где крепко заснул и проснулся лишь утром, когда солнце стояло уже высоко.

Глава 4 Шита

Глава 4

Шита

Следующие несколько дней Тарзан провел, доделывая свое оружие и исследуя джунгли. Он натянул на лук тетиву из сухожилий антилопы, которой поужинал в первый вечер, проведенный на новом месте, и, хотя человек-обезьяна предпочел бы использовать для тетивы кишки Шиты, он был готов подождать, когда ему подвернется возможность убить одну из этих огромных кошек.

Тарзан также сплел длинную веревку из стеблей травы – такую, с помощью которой много лет назад изводил злобного Тублата и которая в умелых руках мальчика-обезьяны превратилась в удивительно действенное оружие.

Он смастерил ножны и украсил рукоятку ножа, сделал колчан для стрел, а из шкуры Бары вырезал ремень и набедренную повязку. Затем он отправился в поход, чтобы побольше узнать о неизвестной земле, на которой его высадили. Он догадался сразу, что это не западная часть Африканского континента, хорошо знакомая ему. Берег был обращен в сторону востока: солнце здесь поднималось из моря и заходило в джунглях.

Но и то, что он не на восточном берегу Африки, Тарзан тоже понимал хорошо. Он чувствовал, что «Кинкейд» не прошел через Средиземное море, Суэцкий канал и Красное море, да и мыс Доброй Надежды тоже не обогнул. Так что он совсем не понимал, где мог оказаться.

Иногда Тарзан спрашивал себя, не пересек ли пароход широкий Атлантический океан, чтобы высадить его на побережье Южной Америки. Но присутствие в джунглях Нумы, то есть льва, доказывало, что такое предположение далеко от истины.

Во время долгого пути по джунглям вдоль берега Тарзан остро почувствовал, как не хватает ему товарища, и все больше сожалел, что не связал свою жизнь с обезьянами. Он не видел их со дня высадки, когда голос цивилизации звучал в нем еще слишком громко.

Теперь же он почти полностью стал Тарзаном прежних дней, и хотя понимал, как мало общего между ним и огромными антропоидами, уж лучше было жить с ними, чем совсем одному.

Двигаясь неторопливо, иногда по земле, а иногда, по старой привычке, по ветвям деревьев, то срывая какой-нибудь плод, то переворачивая ствол упавшего дерева в поисках крупных жуков, по-прежнему казавшихся ему очень вкусными, Тарзан прошел с милю или немногим больше, когда его внимание привлек доносимый ветром запах Шиты.