Терпеливо, как ребенку, Оуэн сказал:

— Фернандес, ты испанец. Англия воюет с Испанией. Как только ты расскажешь, кто ты такой, тебя ждет смерть.

Испанец широко усмехнулся и развел руки в стороны.

— Но я уже мертвец; мое тело найдено и сожжено. Если мы хотим, чтобы нам больше не угрожали люди Уолсингема, то Фернандес де Агилар должен прекратить свое существование. Если я сумею осветлить волосы и найти новую, патриотическую причину, по которой потерял руку, то смогу стать другим человеком и никто не докажет, что это не так.

— И ты оставишь за спиной свое прошлое?

— Да, оставлю — у меня нет выбора. Но еще не сейчас. Я все еще человек, которому ты спас жизнь. Я связан с тобой и выполню свой долг.

Внутри у Оуэна все сжалось, словно в предчувствии недоброго.

— Я считал, что речь идет о чем-то большем, чем долг. — Так и есть. — Левая рука де Агилара легла на плечо Оуэна. Черные глаза испанца нашли глаза Оуэна. — Это чистая правда. Я люблю тебя не меньше, чем любил других. Но у меня останутся сыновья, которые будут жить после моей смерти. И дело не только в этом…

За тридцать лет де Агилар ни разу не терял дара речи. Новизна ситуации несколько снизила напряжение, к тому же все в нем говорило о вновь обретенном внутреннем спокойствии, которое невозможно описать словами.

— Тогда давай перенесем голубой камень на свет, — мягко предложил Оуэн. — Быть может, сумеем узнать, почему он замолчал.

Камень спал; по крайней мере, Оуэн так решил. Он казался тяжелым и вялым в руке, когда Оуэн вытаскивал его из седельной сумки, точно заснувший возле камина кот, который просыпается с большой неохотой.

Прошло некоторое время, но камень так и не проснулся, и Оуэн решил, что голубой череп исчерпал свои силы. Он считал камень бессмертным и неуязвимым для людских болезней. Камень говорил в его сознании в течение нескольких десятилетий, но сейчас Оуэн ощущал оцепенение безмерной усталости, медленное возвращение в мир людей. Сейчас песня камня превратилась в одинокую ноту, доносящуюся из вечных пространств, где он нашел укрытие.

Оуэн никогда не считал себя хозяином камня, способным приказывать ему. Камень пассивно лежал между его ладоней, так что свет огня с трудом проникал сквозь него, а цвет исходившего наружу луча был скорее янтарным, чем голубым.

— Извини, — сказал Оуэн, обращаясь к едва слышной ноте, звучащей в его голове. — Здесь есть тот, кто хочет с тобой встретиться. И я должен нарушить твой отдых.

— Благодарю вас, — прозвучал голос в ответ на мысль, произнесенную лишь в сознании.

Оуэн начал поворачиваться, но был вынужден замереть из-за вспыхнувшей в голове боли.