Он вошёл в плотную толпу, в негромкий гул разговоров и шёпота — и перед ним всё затихало. Улыбающиеся, уверенные лица, озабоченные лица и пустые; некоторые встревоженные, некоторые испуганные или свирепые.

— Дэвис, — сказал он, — отправляйся в баркас.

Глаза матроса наполнились страхом, словно у дикого животного, он бросил взгляд вправо-влево.

— Ну давай, ты слышал, что я сказал, — спокойно произнёс Джек, и Дэвис, согнувшись, механическими шагами побрёл на корму. Тишина теперь стала всеобщей, настроение изменилось. Но он не собирался позволять этим людям пообедать со своими товарищами и совершить какую-нибудь безнадёжную глупость. Он был в состоянии какой-то невероятно острой проницательности; он не испытывал ни малейших сомнений, выбирая людей.

— Уилкокс — в баркас. Андерсон. — Он далеко углубился в толпу. Оружия у него не было. — Джонсон. Шевелись. — Напряжение очень быстро нарастало; нельзя, чтобы оно росло дальше. — Бонден — в баркас, — сказал он, глядя поверх головы своего рулевого.

— Я, сэр? — жалобно воскликнул Бонден.

— Живо, — сказал Джек, — Бэнток, Лейки, Скрич.

Негромкий быстрый говор опять возник где-то по краям. В баркас отправлялись люди, которых нельзя было заподозрить; они прошли на корму и спустились по кормовому трапу в буксируемую за судном шлюпку: это не было ни наказанием, ни даже угрозой наказания. Джек аккуратно, по-моряцки уложил оскорбляющий своим видом линь и прошёл обратно на квартердек.

— Теперь, поликрестовцы, — сказал он, — нам надо ставить все паруса, пока рангоут не затрещит. Верхние и нижние лисели, брамсели и, чтоб меня, брам-лисели и трюмсели, если корабль сможет их нести. Чем скорее мы дойдём туда, тем скорее вернёмся домой. Марсовые, матросы верхних реев — готовы?

— Готовы, сэр, так точно, сэр. — Спокойные, доброжелательные голоса — облегчение, признательность?

— Тогда по команде наверх. Все по реям!

«Поликрест» расцвёл, словно белая роза. Его редко используемые, сверкающие белизной лисели растягивались один за другим, наверху засияли новенькие брамсели, а надо всеми ими блеснули на солнце невиданные доселе трюмсели. Судно застонало, потом застонало опять по мере того как выбрали шкоты; форштевень глубже вдавило в воду, а позади судна баркас понёсся в кильватерной струе — вода доходила ему почти до планширя.

Если о «Поликресте» вообще можно было сказать, что существует какой-то особо благоприятный для него ветер, то это был ветер в трёх румбах позади траверза; и именно такой ветер держался весь день, незначительно отклоняясь от норд-вест-тень-норда, и дул с умеренной силой, заставляя во все глаза следить за целостью брамселей и трюмселей. Корабль действительно спешил, они неслись по Ла-Маншу так, словно от этого зависели их жизни, и набирали столько воды, что мистер Грей, плотник, вернувшись из помпового колодца, заявил официальный протест. Один трюмсель сорвало, и в какой-то момент некий неустановленный крупный предмет оторвался от днища, но в кильватерной струе оставались лига за лигой, и Джек, ни на миг не покидавший квартердек, был почти готов полюбить этот корабль. На форкастеле свободные от вахты люди занимались починкой одежды; стоявшие на вахте были постоянно заняты, вынужденно заняты работой с парусами; и все, казалось, наслаждались скоростью, азартно желая выжать из судна всё, на что оно было способно. Приказ Джека по поводу битья неукоснительно соблюдался, но до сих пор не было заметно, чтобы кто-то стал медленнее двигаться из-за этого. Людей из баркаса подняли на борт из опасений, что баркас может затащить под воду, и они пообедали на камбузе — он теперь не опасался их, они утратили своё влияние, товарищи их избегали. Дэвис — действительно опасный грубиян, склонный к внезапным безрассудным взрывам, казался совершенно выбитым из колеи, а Уилкокса, красноречивого адвокатского писаря, ставшего карманником, никто больше не хотел слушать. Матросы в большинстве своём вернулись в своё обычное состояние неустойчивого равновесия — одно несчастье прошло, а другое ещё не наступило. На настоящий момент Обри держал ситуацию в руках.