— Капитан Обри, сэр? — спросил юнец. Проскочить на противоположную сторону не было никакой возможности. Он бросил взгляд за спину — уж конечно, они не думали, что его сможет арестовать мальчишка вроде этого?

— Мне в «Грейпс» сказали, что вы, должно быть, гуляете по герцогству, ваша честь. — В голосе его не было угрозы, всего лишь скромное удовлетворение. — Надо было бы вас покричать, но это неприлично.

— Кто ты? — спросил Джек, всё ещё в сомнениях.

— Племянник Тома, швейцара, ваша честь, если вам будет угодно. Так что у меня для вас вот это, — он вручил письмо.

— Спасибо, мальчик, — сказал Джек, переведя дух. — Ты шустрый парень. Скажи своему дяде, что я у него в долгу; а это — за твою миссию.

В уличном движении образовалась некоторая брешь, и он бросился назад в Ланкастер, в «Грейпс», где потребовал стакан бренди и уселся, ощущая доселе небывалый душевный трепет.

— Никакого бренди, сэр, — заявил Киллик, перехватывая мальчика с подносом на лестничной площадке и изымая у него стакан. — Доктор сказал — никакого спиртного. Ты, шестёрка, живо в буфет и тащи капитану кварту портера, и чтоб без фокусов с пеной.

— Киллик, — сказал Джек. — Чёрт бы тебя побрал. Сбегай на кухню и попроси миссис Брод подняться сюда. Миссис Брод, что у вас на обед? Я голоден как волк.

— Мистер Киллик сказал, чтоб ни говядины ни баранины, — отвечала миссис Брод. — Но есть хорошее телячье седло и прекрасный кусок оленины — нежная молодая самочка, упитанная — просто загляденье.

— Оленину, будьте любезны, миссис Брод. И не могли бы вы прислать мне перьев и чернильницу? О, мой Бог, — сказал он, обращаясь к пустой комнате. — Нежная молодая самочка.

«"Грейпс", суббота.

Дорогой Стивен! — написал он. — О, поздравь меня — меня произвели в пост-капитаны! Никак я на это не рассчитывал, хотя приняли меня очень любезно, и вдруг бах — подписанный, запечатанный, официально вручённый приказ, со старшинством от 23 мая. Это было как чудовищный неожиданный бортовой залп трёхпалубника, но только из счастья; я не смог принять его на борт весь сразу, настолько меня обстенило, но когда я пробрался обратно в «Грейпс», то цвёл как роза — так был счастлив. Как жаль, что тебя тут не было! Я отпраздновал твоим гнусным портером и пилюлей и сразу заснул — был просто выжатый.

В любом случае, этим утром мне стало гораздо лучше, и в здешней церкви я сострил как никогда в жизни. Священник играл фугу Генделя, а мальчишка, качавший ему воздух, дезертировал, и я сказал: «Очень жаль оставлять Генделя висеть в воздухе из-за того, что поддуть некому», — и стал качать воздух сам. Остроумнейшая же вещь! Я поначалу даже и не вкурил, только потом. Сперва качал какое-то время, а потом уже едва удерживался, чтоб не засмеяться в голос. Наверное, пост-капитаны — весьма остроумный народ, и я как раз к этому иду.