Это действительно был образцовый фрегат; а поскольку колесо робертова кабриолета отлетело в какую-то отдалённую полночную канаву, Джеку пришлось добираться до него в сиянии восходящего солнца, пройдя по запруженным толпой улицам Чатэма — существенное испытание для него после хлопотливой ночи. Но это не шло ни в какое сравнение с испытанием встречей с доктором Мэтьюрином на море, поскольку Стивену заблагорассудилось отплыть от берега почти одновременно с Джеком, только из другого места, и курсы их шлюпок сошлись где-то в трёх фарлонгах от борта фрегата. Стивена вёз один из катеров «Лайвли» — матросы с него приветствовали Джека, подняв весла; он занял место под ветром от ялика Джека, так что они шли совсем рядом, и Стивен всю дорогу что-то радостно выкрикивал. Джек уловил испуганный взгляд Киллика, заметил одеревеневшего мичмана и таких же гребцов катера, увидел ухмыляющееся лицо Мэтью Пэриса, старого поликрестовца — слуги Стивена, бывшего ткача и до сих пор никудышного моряка — в его близоруком и дружелюбном взгляде не было ни следа обычной благопристойности. Когда Стивен поднялся во весь рост, чтобы помахать ему и выкрикнуть приветствие, Джек увидел, что он с головы до ног одет в какое-то цельнокроенное тёмно-коричневое одеяние; оно плотно облегало тело, и бледное радостное лицо Стивена, торчащее из шерстяного валика наверху, казалось ненормально большим. В целом он являл собой нечто среднее между истощённой обезьяной и усохшей кочерыжкой, а в руках держал свой рог нарвала. Спина и плечи капитана Обри изрядно напряглись, но он изобразил какое-то подобие улыбки и даже откликнулся: «Доброе утро — да — нет — ха-ха». Когда же на его лицо вновь вернулись суровая неподвижность и безразличие, в голове мелькнула мысль — «Полагаю, старый шут пьян».

Выше и выше по борту — долгий путь после «Поликреста»; оклики на палубе, стук и лязг мушкетов взявших на караул морских пехотинцев — и вот он на палубе.

Математическая точность, тщательность и аккуратность от носа до кормы: ему редко доводилось видеть столь великолепный сине-золотой строй на квартердеке: даже мичманы были в треуголках и белоснежных бриджах. Офицеры стояли неподвижно, с непокрытыми головами. Флотские лейтенанты, лейтенанты морской пехоты; штурман, хирург, казначей; двое в чёрном: капеллан и педагог-наставник, без сомнения; затем стайка юных джентльменов; один из них, трёх футов ростом и пяти лет от роду, держал во рту большой палец — успокоительно-диссонирующая нота посреди всего этого совершенства золотого шитья и палубы цвета слоновой кости с чёрными швами между досок.