Светлый фон

Он не привык знакомиться с девушками на улицах, но ведь были же у него знакомые девушки — просто знакомые одноклассницы, сокурсницы. Он достал записную книжку. Несколько телефонов он когда-то записывал, но когда это было? Они, наверно, уж и не помнят его, да и где они сейчас, война так разбрасывала людей, что он уже перестал удивляться. А если они вышли замуж? Хорош он будет со своими идиотскими звонками.

У него было семь телефонных номеров. По трем никто не брал трубку. Про двух девушек ответили, что они в эвакуации. По шестому номеру раньше жила Ксения из их институтской компании, к ней иногда полушутливо ревновала его Лена. Он слушал долгие телефонные гудки и не верил, до сих пор не верил, что Ленка вышла замуж за какого-то лысого мерзавца, который носил ей какие-то кульки. Хотя почему мерзавца? Может быть, он вполне приличный человек, полюбил ее. Не может быть приличным человек, «полюбивший» девушку, годящуюся ему в дочери? Может. Любовь зла. Он понимал, что это правда, что она замужем за этим лысым, но все-таки не верил, хотя, когда он спросил об этом маму, она принесла ему единственное письмо, пришедшее от Лены из эвакуации. Рукой Лены химическим карандашом все было ясно написано, и особенно то, что она просила его мать сообщить Алексею обо всем, подтверждало, что все кончено и навсегда.

Наконец трубку сняли, и женский голос спросил: «Кого вам?» Алексей ответил и после секунды молчания услышал какие-то звуки и не сразу понял, что это плачет женщина, подошедшая к телефону. Что он мог сказать? Утешать?

Он вышел из будки и купил билет в кино. Ему предстояло еще раз посмотреть кинокомедию «Свинарка и пастух».

«Может быть, подойти к какой-нибудь девушке, объяснить, что ухожу на фронт?.. М-да…» Он представил себе, как будет это делать, и только усмехнулся. Нет.

Он снова подошел к телефону, у него есть еще один номер, надо довести дело до конца. Телефон был занят, и он постоял, ожидая, когда кончит говорить интендант второго ранга. Интендант, продолжая говорить, прижал трубку плечом к уху и, сняв фуражку, стал протирать большим клетчатым платком свою просторную вспотевшую лысину. На лице его было добродушно-виноватое выражение. По обрывкам разговора, которые доносились из будки и которые Алексей хоть и не старался слышать, но слышал невольно, ему было понятно, что у интенданта происходит довольно тяжелый встречный бой с женщиной.

Лысина и брюшко навели Алексея на мысли о Лене, и этот человек стал ему сразу неприятен — слишком он был похож на того, кто купил Ленку. «Да что она, голодала? Сама продалась», — жестко подумал Алексей, с ненавистью глядя на покрытую каплями пота лысину ни в чем не повинного интенданта.