— А вот Толику, самому молодому и самому старательному, надо повысить коэффициент, — продолжал Вадик, и все внимательно слушали его.

— Правильно, Вадька! — горячо поддержал бригадир. — Хватит церемонии разводить. Так и записываю: Штеменко, Измайлову и Крушину понизить КТУ, Толику повысить. Ты согласен, Тарас?

— Согласен, — опустил голову сварщик. Жену его сегодня ночью увезли в роддом, деньги сейчас нужны, как никогда, но что здесь скажешь? Сам виноват.

— Игорь! — недоуменно воскликнул Фоминский. — У Штеменко жена рожает. Ему для ребенка покупать надо!

— Довольно о молодых семьях! — бросил Вадик. — О семьях положено думать, когда к верстаку идешь, а не к кассе.

Вот и все: бригада решила — не встревай. «Может, это и есть самый главный путь, на который призвана натолкнуть новая форма бригадной организации? — подумал Гришанков. — Все мы добренькие, все мы жалостливые, но стальные законы экономики требуют строгого исполнения своих обязанностей всеми, без исключения, работниками. Поблажка одному гарантирует лишь сбой в цепи производственных отношений. Сегодня мы простим Штеменко, Крушина, Измайлова, завтра пожалеем других — и пошел развал, а не работа».

Он встретил испытующий взгляд Серегина и быстро отвернулся: вспомнился недавний разговор с Гором, и стало как-то неловко смотреть в глаза мастеру. Подумалось: а ведь он предал Серегина — мелко, себялюбиво, подло предал. И сразу стало горько на душе. Сказав всем: «Хорошо, продолжайте без меня», он направился к двери.

Зная, что все смотрят ему в спину, у порога он обернулся и, покаянно глядя в устало прищуренные глаза старого мастера, добавил:

— За смелые и решительные действия по выполнению месячного задания я премирую бригадира Михайлова ста рублями. Членам бригады и моему заму Фоминскому — по семьдесят.

— Ура! — все бросились «качать» бригадира.

Семен Яковлевич уныло брел вдоль конвейера и думал, что вот еще одна весна наступила, тридцать шестая в его жизни. Радоваться? Или грустить?.. Бог знает… Вроде весна! А как подумаешь, что еще одна, так сразу становится неуютно — уходят, уходят теперь весны, а не приходят.

Он посмотрел, как бригада Жени Паинцева наводит последние штрихи на готовой рвануться в жизнь машине, и вышел из корпуса. Он не отдавал себе отчета в том, для чего и зачем идет в партком, он лишь думал, что конфликтовать с Гором никак не входит в его планы. По авторитету и власти на заводе Александр Ефремович стоит вровень с директором, и сталкиваться с ним — значит обречь свое дальнейшее продвижение по службе на неудачу. Но он шел и шел, преодолевая самого себя, прямо по лужам.