— Апэлсын называется, — сказал затем он. — Мы ж его вэзли столько… Дэсять ящиков. Такие муки вытэрпели… Мы ж чуть нэ замерзли вмэсте с ними… А сэйчас…

— О, апэлсына, — с четким кавказским акцентом выговорил пастух. — Знаю. Не растет она у нас в тундре. Потому мы, старики, ее не едим. А внуки мои любят. Кушать будут. Вкусно, говорят…

Потом он шел впереди машины, и мощный свет фар и прожектора освещал его нескладную фигуру. Он шел, не оглядываясь по сторонам, как будто все здесь давно ему было знакомо. Снежная пелена то и дело плотно накрывала его, словно пытаясь спрятать под собой, но он снова появлялся на фоне ночи и пурги.

— Если дотянем, если нэ сдохнэт дызель, я раецэлую дарагого гостя, — сказал громко Гога, сидя за рычагами. — Как хоть звать его?

Только теперь все вспомнили, что даже имени старика не узнали.

А когда впереди в темноте мелькнул слабый огонек, потом показались очертания длинного приземистого дома, занесенного сугробами, Гога снова заговорил:

— Я чэго думаю… Пора мнэ жэнится и родыт сына, больше тэрпеть нэ могу. Рожу его и, как только научу, что слово сол пишэтся с мягким знаком, а слово тарэлька — бэз, засажу за стол и вэлю записыват, чэго буду говорыть… Я расскажу ему про тэбя, Семен, и про тэбя, Игор. Как мы работали карабэйныками. Мы работали, счытаю, на всю катушку. Пусть с любовью записывает мой карапуз и пусть очэнь цэнит всэх нас. А нэ захочэт — буду хлэстать его рэмнем…

— Не надо хлестать, Гогия, — сказал Семен. — Тебя перестанут ценить те, кто ценит. Кто в тундре все знает.

— Да? Сложно, началнык, ты говоришь. Но справэдливо.

На следующий день к вечеру, когда улеглась пурга, они вернулись в поселок, и Игорь какими-то ватными, непослушными ногами зашел в свою комнату, которая окнами смотрела на бухту, на сопки, и свалился в постель, где было тепло и пахло сухим деревом. Но уснуть не удавалось — так до предела были заведены нервы.

И он не мог понять: что же происходит, не дает ему покоя, волнует, зовет куда-то? Как он будет жить завтра и какими глазами увидит все вокруг.

Он не знал, что через месяц после «югов» снова окажется здесь, на берегу бухты. Что впереди его ждет долгая жизнь среди этих сопок, беспокойная, но настоящая. Что он привяжется к этой земле напрочь, навсегда и по ночам ему будут сниться дороги в снегах.

А пока он стоял, прижавшись к окну, и в лицо ему светила оранжевая, как апельсин, луна.

Сергей Хелемендик ПРАЗДНИЧНЫЕ ВЗРЫВЫ

Сергей Хелемендик

ПРАЗДНИЧНЫЕ ВЗРЫВЫ

В половине третьего ночи подул сильный мокрый ветер, и у танцующих открылось второе дыхание. Сотни музыкантов, рассеянные по многокилометровой набережной, с новой силой дунули в старые трубы, сохранившиеся еще со времен первых президентов, и сотни тысяч пар продолжали танец. Первая ночь карнавала продолжалась, и сверху, с упирающихся в океан улиц все шли и шли смеющиеся люди.