Присмотревшись к его лицу, Игорь заметил большое красное пятно во всю щеку. Едва заметно мелко вздрагивали губы. После того как смолк мотор, из капюшона отчетливо послышалось дробное постукивание зубов.

— Эй, началнык, помирят тэбе рано. Кто командыват будит? — наклонился над кукулем Гога.

— Брось. И не думаю, — ответил Дижа. — Отлежусь… Профессиональная болячка расходилась, «радикуль». Не первый раз мы с тобой залетаем. Вон Игорю расскажи. Только не врать… Я послушаю. Веселей будет.

Гога, убедившись, что с приятелем ничего страшного, снова плюхнулся на сиденье водителя.

— Нэ врат, нэ врат… Я, Гогия, када-нэбудь врал?.. Вах, Игор, — тут же оживился он. — Сказат тэбе сэкрет, чэво мы за столько зим нэ замерзли в тундре и никогда никто нас нэ искал и нэ спасал? Сказат, почэму у нас лучшая машина на Сэвере? И когда надо впэред, мы всэгда — впэред…

— Два раза соврал… — донеслось из капюшона.

— Тада я вообще вра… говорить нэ буду, — фыркнул Гога, но через секунду продолжал дальше: — Потому, Игор, что чэловек у твоих ног лэжит вэликий, такой вэликий… Как я. Мудрэц. Только я мудрэц в жизни вообщэ. А он в тэхнике в частности. Наш Сэмеи, прэдетав сэбе и нэ пугайся, был гэнэральным конструктором…

— Старшим конструктором… — донесся голос снизу.

— Конэшно. …В одном очшэнь, как у нас на Кавказе говорят, приличном завэдении. Завэдение, горько поплакав, потэряло старшего конструктора, а Дальний Сэвер получил вэликого мэханика и славного парня. До утра, мой дарагой, еще далеко, как до моих голубых гор отсюда, и ты узнаешь, какой прэкрасный коллэктив тэбя окружает. Потому что нэ можэт быть вэликого мэханика бэз вэликого помощника. А я вот тоже начинал, как ты… Значит, так, расскажу тэбе страшную историю…

Игорь почувствовал, как приятно отходит продутое под вездеходом тело, как легко пощипывает опухшие на морозе кисти рук. Сами собой стали закрываться глаза… Ему казалось, что сейчас, после его барахтанья в снегу к нему эти парни относятся по-другому. Внимательней, что ли. А может, и добрее…

Он слушал Гогу, но иногда отключался и тогда пропускал слова, фразы. Потом пытался связать воедино его страшную историю.

Семен, наверное, уснул — лежал тихо, не шевелясь.

А за спиной пурга тянула одну и ту же заунывную ноту. Но она была уже такой знакомой, привычной, что навевала дремоту.

Со словами: «Что-то стало холодать, нэ пора ли дызэль нам прогнать… Сэйчас бачочэк пэрэключим» — Гога потянулся рукой под сиденье к топливному крану.

Мотор сразу ожил, задрожал от вибрации свет в кабине. Но тут случилось неожиданное. Гога, только что смотревший на приборную панель с кругляшками датчиков, вдруг быстро обернулся, как-то растерянно глянул кругом и, не застегивая куртку, молча рванулся к выходу.