Светлый фон

Теперь государь Бедейлский пристроил свой большой ведерный шлем на луке седла и оперся на него, завистливо глядя вслед рыцарям под началом епископа Бека. Вся вторая дружина поехала вперед, чтобы присоединиться к тяжелой коннице самого короля, и объединенные вружины образуют крепкое правое крыло армии. Ему хотелось быть среди них, а не millinar пехоты, пытающимся гуртовать громадный корпус пикинеров и лучников, лопочущих на своих тарабарских наречиях и пропахивающих грубые борозды через Реддинг-Мюир до Уэстквотер-Берн.

millinar

Чувства государя Бедейлского не волновали Аддафа — его волновала лишь собственная утроба. Далеко слева он увидел величественного наездника, сверкавшего горизонтальными полосами, с плюмажем, развевающимся с его большого шлема в форме сахарной головы; при виде него Аддаф и остальные лучники издавали горловое рычание, потому что это был де Валенс, недавно напавший на добрых валлийцев, положив восемьдесят человек.

Один-два лучника нацелили на него свои ненатянутые луки посулом на будущее, а потом поспешили вперед, когда мимо целеустремленно пронеслась группа блистательных всадников с лесом знамен. Сам король…

Одна стрела, подумал Аддаф. Одна стрела с павлиньим оперением и бронебойным наконечником в спину этой красной гербовой накидки с тремя золотыми леопардами — и Лливелин отмщен, призраки Ильфронского моста смогут упокоиться с миром, за Майс Мойдог и Мэдога ап Лливелина будет уплачено. Однако никто не метнул ничего более опасного, чем угрюмый взгляд, понурив головы и шаркая дальше.

Но Эдуард все равно их заметил, и обе стороны подумали о Майс Мойдог, хоть и по разным поводам.

«Как и валлийцы тогда, — думал Эдуард, — скотты пытаются противопоставить рыцарям большие пикейные отряды. Что ж, мы расстреляли их из гасконских арбалетов в Майс Мойдог, проделаем это и здесь, не валяя дурака, как в Стерлинге». Эта идея развеселила его — хоть победа в Майс Мойдог и принадлежала графу Уорику, и он поднял руку, чтобы помахать восторженным юнцам, еще ни разу не испытавшим себя на бранном поле и трепетавшим в предвкушении.

— Dieu vous garde!

— Dieu vous garde!

— Felicitas!

— Felicitas!

— Dieu vivas![81]

— Dieu vivas!

Они швыряли приветствия, как цветастые памятные безделицы возлюбленным, и Эдуард, взирая на них, гадал, куда подевался его собственный пламень, и злобно думал, что они изведают истинную суть, когда наконечники пик повергнут их самих и их дорогих коней в грязь и говно беспрепятственно потечет из них, когда они на четвереньках припустят прочь. В конце концов, понимал он, дело решат гасконские арбалеты. И валлийские лучники, коли не сплохуют.