– Верую в то, во что верует Римская Церковь, – выдохнул я.
– Конечно, конечно! – подхватила жердь. – Наверно, в Риме есть у тебя, Гевара, единомышленники, себя Римской Церковью называющие…
Не ошибся я – игра. Да только не такая, как мне вчера думалось.
– Я верю в то, во что веруют все добрые католики, отче, – и вы в том числе…
А как еще сказать? «Credo» прочесть? А ежели собьюсь, ошибусь хоть в слове одном?
собьюсь,Покачал головой фра Луне – серьезно так.
– Сын мой! Ежели называешь ты добрыми католиками учителей своих, еретиков злокозненных, то я вам всем в том не сообщник. Скажи лучше, веришь ли, что на престоле в алтаре находится тело Господа нашего Иисуса Христа? И что тело сие – истинное тело Господа, родившегося от Девы, распятого за нас при Понтии Пилате, воскресшего, восшедшего на Небеса?
Знать бы! В последний раз мне эти премудрости падре Рикардо объяснить пытался. Давно дело было.
– А вы сами в это верите, отче?
Думал – не ответит. Но нет – снова закивал:
– Конечно, конечно, сын мой. Верую – всем сердцем верую!
Перевел я дух, на миг самый малый глаза закрыл:
– Я тоже верую, отче!
– Нет, нет! – замахала руками жердь. – Ты, Гевара, веришь в то, что я верю в истинность всего сказанного. Я верю – не ты! А сам? Веришь ли? Готов ли поклясться на Евангелии, присягу дать от всего сердца?
А сам рукою по скатерке шарит – Евангелие ищет. Ох, и не понравилось мне это!
– Если я должен дать присягу, отче, то я готов… Покачал головою фра Луне – укоризненно, грустно.
– Я же не спрашиваю тебя, Гевара, должен ли ты клясться. Я спрашиваю, хочешь ли? И учти, сын мой: и тысяча присяг не спасет тебя от костра, если появятся свидетельства против тебя. Только совесть свою осквернишь – а от смерти лютой не избавишься. Но если ты, сын мой, просто сознаешься в заблуждениях своих, то отнесутся к тебе со снисхождением христианским…
Долго я ждал, пока струны завоют, – с самой темноты.
И даже не скажешь, отчего. Казалось, стань возле дырки, позови Хосе-сапожника. Или прямо с лежака окликни – все равно услышит, ежели голоса не пожалеть. Да только молчал я – ждал. Вроде как примета какая – заиграет сапожник на мандуррии своей дурацкой, значит, жив буду.