Дернул лапищей, словно фокусник уличный. Слетело покрывало с лавки.

– Это плеть-трехвостка, а это – кнут. Кожа какая, видал? Из Памшюны привезли, там у них кожа особая. А это плеть верблюжья. Не пробовал? Ох, хороша! Ну, ничего, скоро узнаешь…

Вздохнул дядька – с сожалением немалым. Не придется, видать, сегодня за плеть взяться. Даже посочувствовал я ему!

– А это – кобылка. Верхом ездить любишь? Вот и покатаешься. Я как раз ремешки новые поставил, свеженькие!

Хлопнула лапища по коже, погладила ремни сыромятные:

– А для кобылки я самую сладость припас. Гляди – жаровня и тазик. Увидел? А вот и горшок! Думаешь, что там? Угадай, парень, попробуй!

А сам улыбается, щурится даже. Загадал загадку, подивил гостя.

– Жир там! Жир бараний – для пяточек твоих. Жиром смазать – а опосля огоньком. Ну, доброе дело! На днях грешник один – ох, упорный, ох, злонамеренный! – а все одно оценил, понравилось. Спрашиваешь, тазик зачем? Так ведь жир на пол капает, к подошвам прилипает. Вот я тазик и подставлю. Чистота – первое дело!

Обнял меня дядька, по спине похлопал – от полноты чувств, видать. Рванулся я из лапищ его рыжих, да куда там!

– Ну, вот! Значит, чего мы с тобой поглядели? Виселку поглядели, кобылку. А вот и душилка, гаррота называется. Ее я, признаться, не очень люблю, потому как гадят сильно. И тазик не помогает. Сердиться грех, конечно, – обгадишься, когда за горло подвешивают! Потому и душилка. Ненадолго подвешивают, на чуток самый, но мысли проясняет, нечего сказать. Потому и братья наши, допросчики, душилку эту ценят.

Повертел меня повар, дал гарротой полюбоваться. Даже петлю на шею накинул – для впечатления полного.

– А это, парень, гордость моя самая. Две недели сколачивал, после неделю еще отлаживал. Трое мне помогали – таких, как ты. Первый сразу помер, бедолага, потому как веревочкой сильно перетянули. Остальные ничего – довольны до сих пор.

И снова – зашумело полотно серое. А под полотном…

– Лесенка-чудесенка называется. Ох, и славная! Гляди: привязываем, руки-ноги затягиваем. Сюда ручку, сюда ножку…

Дернулся я, вырвался все же. Захохотал дядька – до слез.

– Нравится, вижу. И мне нравится, и всем нравится! Отсмеялся, слезы передником промокнул:

– А как растянем тебя на лесенке, то в рот что вставляем? Правильно, воронку. Не бойся, чистая, каждый раз промываю. Не водой – винишком, чтобы во рту приятно было. А в воронку – кипяток. Здесь и греем, вон, очаг в углу. Это для девиц – самая сладость.

Закатил глаза повар, языком по губам провел, вспоминая.

– Иная ножкой топает, глазенками сверкает. Не скажу, мол, не покаюсь, отца-мать не выдам. А ведрышко-другое плеснешь через воронку прямиком в нутро – ух, сразу добреет! Потому и называется – воронка Святой Маргариты. Добрая она была, сеньора Маргарита! Ты, парень, извини, что я все про девиц говорю. Люблю я их, особливо у кого кожа приятная. А для тебя другое найдется, «бостезо» называется. Гляди – вроде кляпа. Здорово придумано! Так – дышишь, а так – совсем наоборот.