Я даже начал вспоминать детали, которых я не замечал при ее жизни: как она держала ручку, когда писала, как по вечерам вынимала шпильки и распускала густые черные волосы. Как будто могущественный океан полвека покрывал песчаную отмель слоями серого ила, а потом изменил свое мнение и очистил берег за несколько недель, так что песок засиял чистотой и золотом под лучами солнца. Возможно, она до сих пор меня ждет, не знаю. Я никогда не был религиозным, просто военно-морским офицером, поэтому не могу достоверно сказать, что находится по другую сторону двери — двери, через которую вскоре мне предстоит пройти.

В общем, коробка с кассетами полна, так что я умолкаю, а осенний шторм хлещет морскими брызгами по оконным стеклам. Не знаю, откуда у меня взялись силы несколько месяцев травить эти байки, эти легенды о мире, который кажется таким далеким, но в действительности существовал не так уж давно. Но я рад, что прожил достаточно долго, и надеюсь, вы получили удовольствие от рассказа, может, даже поверили процентов на десять. Если вы считаете, что я лгу, просто задайте себе вопрос: мог бы я всё это выдумать?

Нет, я пересказал вам всё, как помню, без жалоб и сожалений. Я рад, что прожил такую жизнь, и горжусь тем, что до тех пор, пока во мне нуждались, отдавал свой долг старой Австрии - возможно, не лучшая вещь, за которую стоит бороться, но отнюдь и не наихудшая. Но хватит: я старый человек, чудовищно старый и сейчас быстро устаю. Надеюсь, вы меня извините, но мне придется потушить свет и лечь спать.

Эпилог  

Эпилог  

Барон Оттокар фон Прохазка, последний оставшийся в живых кавалер военного ордена Марии Терезии, скончался в Плас-Гейрлвиде рано утром в понедельник, 23 февраля 1987 года, меньше двух месяцев не дожив до своего сто первого дня рождения.

Накануне Рождества он заболел бронхитом. Вызвали отца Маккафри, который провел соборование, но старик, казалось, пошел на поправку. Затем, примерно к пятичасовому чаепитию в воскресенье, 22 февраля, он стал жаловаться на головокружение и начал задыхаться. В семь часов вечера его проводили в комнату и уложили в постель. Сестра Элизабет впоследствии отметила, что он на несколько секунд застыл на краю кровати, глядя куда-то в пространство, потом улыбнулся и сказал: «Wart’ noch einen Moment Liserl, ich bin noch nicht ganz fertig» — «Подожди еще немного, Лизерль, я пока не готов».

— Мне показалось это странным, — сказала она доктору Уоткинсу на следующее утро, — потому что, хотя он иногда и говорил со мной по-немецки, но никогда прежде не называл меня Лизерль.