Двери закрылись.

– Всего год, – сказал лейтенант, выступавший обвинителем. – Ни повешения, ни даже порки… щедро, черт побери!

– Ну, поздравляю! – Офицер, защищавший Клинтона, расплылся в улыбке. – Это все Карри, он в свое время командовал эскадрой на западном побережье. Вот уж повезло, так повезло!

Клинтон, бледный и онемевший от напряжения, едва держался на ногах, незрячими глазами глядя в открытое окно.

– Пошли, приятель, год пролетит быстро, – тронул его за руку защитник. – А потом никаких больше консервов и сухарей. Ну же, возьми себя в руки!

Навестив миссию своего деда в Курумане, Зуга проходил по двадцать миль в день, изо всех сил подгоняя мулов и носильщиков. Наконец он поднялся на гребень перевала и осадил своего рослого мула. Впереди расстилалась величественная панорама Капского полуострова.

Прямо за перевалом виднелся белесый холм из гладкого камня. Голландские бюргеры называли его «Пеарл» – «жемчужина» – за странный полупрозрачный блеск на жарком капском солнце. Дальше начинались пшеничные поля и виноградники, усеявшие равнину, которая протянулась до Паардеберг – Лошадиных гор, где когда-то бродили стада горных зебр, и Тигерберг – Леопардовых гор. Голландские поселенцы леопарда почему-то окрестили тигром, а зебру называли лошадью.

– Мы почти дома, сержант, – подмигнул майор готтентоту.

– Вон, глядите! – Ян Черут радостно указал на подернутую голубоватой дымкой огромную гору с плоской вершиной, возвышающуюся на южном горизонте.

– Завтра до темноты будем там.

Ян Черут послал горе воздушный поцелуй.

– Откупорьте бутылку и скажите девочкам в Кейптауне, что мама не зря прозвала меня Большой Сигарой!

Его мул слегка повел длинными косматыми ушами и вяло брыкнул.

– Ты тоже это чувствуешь, разрази тебя гром! – расхохотался Ян Черут. – Двигай живее! – Он стегнул животное, и мул, цокая копытами, начал спускаться по крутой каменистой тропе.

Прежде чем двигаться следом, Зуга обернулся. Маленькая побитая двуколка не спеша тащилась позади. Она прошла уже не одну тысячу миль, храня драгоценную слоновую кость и статую из зеленого мыльного камня.

Лишь спустя месяц Робин разрешили нанести визит в замок. Стражник в воротах рассмотрел пропуск и провел молодую женщину в небольшую караульную комнату с белеными стенами и почти без мебели, за исключением трех жестких стульев с высокими спинками.

Робин простояла минут десять, прежде чем низкая дверь отворилась, и в комнату, пригнувшись, вошел Кодрингтон. Лицо его поразило Робин особой арестантской бледностью. Морской загар поблек, сменившись желтоватым табачным оттенком, корни волос, не выбеленные солью и ярким солнцем, потемнели.