– Скорее обманчиво, чем очевидно.

– Но клянусь Господом, – вскричал Джаннеттино, – никто не отважится утверждать нечто другое, если этого не захочет Просперо!

Адмирал повернулся к племяннику:

– Адвокат в моем собственном доме!

– Два адвоката! – подал голос Филиппино. – Потому что я присоединяюсь к Джаннеттино, если Просперо сейчас не водит нас за нос.

– Вы можете мне верить, Джанна тому порукой. Поскольку мы собираемся в какой-то степени породниться, синьор, не лучше ли нам объединить силы? И если уж вы сможете заставить себя заключить со мной мир, не превратится ли все это в семейное дело?

Адмирал отошел к краю террасы. Он стоял там, оглядывая сказочные сады, которые вкупе с домом были символом его честно заслуженной славы. И этот символ вполне мог исчезнуть, как мыльный пузырь, если он не примет сейчас протянутую ему руку дружбы.

Все молча ждали, глядя на него. Наконец терпение Джаннеттино лопнуло.

– Синьор, дядюшка, все просто, чего вам мудрить?

– Просто? – проворчал адмирал.

– Как Просперо уже сказал нам, Хайр-эд‑Дин в Константинополе уже начал оттачивать новый клинок для ислама. Ваш святой долг сохранить себя, чтобы отвести эту грядущую угрозу.

– В противном случае, – горячо напомнил ему Филиппино, – все мы окажемся в проигрыше.

– Вы уверены?

Определенно дядька просто насмехался над ними обоими, наблюдая, как личная выгода заставляет их забыть о вражде и злости. Он медленно вернулся к камину.

– Слава Маона целиком ваша, Просперо.

– Как и позор Джербы, синьор, – быстро ответил Просперо. – Обманывая вас в одном, я должен возместить ущерб в другом. Я полностью согласен с Филиппино. Ваш уход не принесет выгоды никому. И имейте в виду, что разглашение правды вредит не только вам, но и мне. Судьба у нас с вами общая – вместе взлетать, вместе и падать. Вы видите, синьор, мы обязаны согласиться с мнением императора и помнить, что этим окажем ему самую лучшую услугу.

Адмирал задумчиво поглаживал свою длинную и густую бороду. Глаза его увлажнились. Лицо омрачилось. У него просто не было другого выхода.

Наконец он вздохнул и поднял голову.

– Поверите ли вы мне, Просперо, если я скажу, что всегда верил вам? Даже после сдачи Генуи французам?

– Я поверил в это еще до того, как мы вместе отплыли в Шершел.