– Нет с вами? – Он вдруг оторвался от чтения и взглянул на нее насмешливо и подозрительно. – А где же он?

– Его нет сейчас в Париже, сударь.

– Ах вот как! Вы думаете, он в Кобленце?

Графиня похолодела. В словах комиссара было что-то зловещее. Почему секции так подробно осведомлены об отъездах и приездах своих обитателей? Что готовится? У нее было такое чувство, будто она попала в ловушку или на нее незаметно накинули сеть.

– Не знаю, сударь, – ответила она неверным голосом.

– Конечно не знаете. – Кажется, он издевается. – Ладно, оставим это. Вы тоже хотите уехать из Парижа? Куда вы собираетесь?

– В Медон.

– По какому делу?

Кровь бросилась ей в лицо. Его наглость была невыносима для женщины, к которой относились с величайшим почтением и те, кто был ниже ее по положению, и те, кто был равен. Однако она понимала, что сейчас столкнулась с совершенно новыми силами, и потому, овладев собой и справившись с раздражением, твердо ответила:

– Я хочу доставить эту даму, мадемуазель де Керкадью, к ее дяде, который там проживает.

– И это все? Вы можете поехать туда в другой день, дело не такое уж срочное.

– Простите, сударь, но для нас это дело весьма срочное.

– Вы не убедите меня в этом, а заставы закрыты для всех, кто не может убедительно доказать, что им необходимо срочно уехать. Вам придется подождать, сударыня, пока не снимут запрет. Прощайте.

– Но, сударь…

– Прощайте, сударыня, – повторил он многозначительно, и сам король не смог бы закончить аудиенцию более высокомерно. – Можете идти.

Графиня вышла вместе с Алиной, и обе они дрожали от гнева, сдерживать который заставило их благоразумие. Они снова сели в карету, желая поскорее оказаться дома.

Изумление Ругана превратилось в тревогу, когда они рассказали ему о случившемся.

– А почему бы не попытаться съездить в ратушу? – предложил он.

– Это бесполезно. Нужно смириться с тем, что нам придется остаться в Париже, пока не откроют заставы.

– Возможно, тогда это уже не будет иметь для нас никакого значения, – заметила Алина.