По вечерам, уединяясь в комнате, отведённой ему гостеприимным Хасаном, он предавался долгим раздумьям и в конце концов решил, что после этой поездки сразу отправится домой. Накануне отъезда он оставил Хасану два длинных письма, чтобы тот передал его капитану корабля, что как раз направлялся в Барселону. Одно из писем было адресовано Лайе, а другое — Омару. Марти подробно объяснил Омару, что уже выполнило свою задачу в плавании, а потому решил, что по возвращении в Сидон отправится на попутном корабле прямо в Барселону. Он писал, что уже устал и ему не терпится вернуться, что каждый день пути приближает его к Лайе, а если не поспешить, то скоро найти корабль, идущий в Барселону, будет крайне сложно: приближается время штормов, и ни одно судно, будь то шебека или галера, не отважится выйти в открытое море.

Между тем, от любимой не было никаких известий, и у Марти на душе кошки скребли, не давая уснуть по ночам. Он пытался убеждать себя, что, быть может, письма от Лайи просто потерялись в пути, но в глубине его души неустанно росла тревога.

Наконец, великий день настал.

Разношерстный караван под предводительством Юга де Рожана медленно двинулся в сторону Дамаска. В середине каравана ехал Марти, мечтающий о том, как добьётся звания гражданина Барселоны, а потом, уже в новом статусе, получит руку Лайи.

56    

56    

Невинность Лайи

Когда Лайя наконец смогла увидеться с Аишей — разумеется, в присутствии своей дуэньи и тюремщицы — она поверила, что милосердие все же существует в этом безумном мире. Синяки на лице Аиши немного посветлели, ссадины затянулись, и сейчас она уже была похожа на человека. Дуэнья попятилась от дверей и остановилась в коридоре, несмотря на строгий приказ хозяина не спускать с подопечной глаз. Конечно, сделала она это не из деликатности и не из сочувствия к Лайе; просто зловоние в камере оскорбляло ее тонкое обоняние, она бросала негодующие взгляды на тюремщика. Лайя тут же воспользовалась возможностью поговорить с подругой.

Девушки крепко обнялись и долго не размыкали объятий. Наконец, слегка отстранившись, Лайя внимательно взглянула на рабыню.

— Как ты себя чувствуешь, милая? — спросила Лайя.

Распухшие губы Аиши дрогнули в слабой улыбке.

— Пока жива. А как вы?

Лайя рассказала ей о разыгравшейся буре по поводу писем Марти, но умолчала о похотливых поползновениях опекуна, чтобы не пугать подругу, чья судьба теперь зависела от ее поведения. Она сказала ей лишь о своей несостоявшейся голодовке и о причинах, по которым от нее отказалась.

— Теперь многое прояснилось, — прошептала Аиша, подавив вздох. — Какое-то время назад — сложно сказать, как давно, время здесь течет слишком медленно — пришел лекарь и смазал какой-то мазью мои раны, и с тех пор мне стали приносить еду дважды в день.