– В этом зале полно овец и козлов, – не слишком громко заговорил он, но его скрипучий голос наполнил зал, точно звук железного напильника поперек волокон. Люди смолкли и вновь обратили на него взгляды. – Я видел больше твердости у угря, чем здесь. Когда мы в последний раз отправлялись в набег? – спросил Брам, прожигая горящими, словно угли, глазами тех, кто сидел рядом. – Когда ты собирал отряд? – Теперь он обращался к ярлу Отриггу, чье лицо стало мертвенно-бледным. – Днища твоих кораблей проедают черви, и они гниют у причалов. Твои воины становятся толстыми и мягкими, как сиськи Фригг, и там, где я когда-то слышал песнь меча, до меня доносится только пустая болтовня, достойная старух, сидящих у прялки.

Тут Брак снова встал и принялся вытирать жирные пальцы о рубаху, но, когда он посмотрел на Отригга, ярл отвернулся и не предложил ему сесть.

– Дерзкий негодяй! – резко сказала Холлвейг, глядя на мужа и призывая его немедленно что-то сделать.

– Тебе лучше придержать язык, Медведь, иначе я позабочусь, чтобы его вырвали с корнем! – брызгая слюной, прорычал Отригг, и его глаза вылезли из орбит, словно вареные яйца чайки. – Ты оскорбляешь меня в моем медовом зале? Ты утопил разум в моем эле, груда свиного дерьма. Пьяница!

– Лучше быть пьяницей, чем храфнасуелтиром, – заявил Брам, что вызвало гул, наполнивший зал, словно грохот грома на крыше мира, едва ли можно было оскорбить мужчину сильнее, чем назвать его тем, кто заставляет воронов голодать. Трусом.

– Ты забыл о своей клятве, Брам! – проревел Брак, наклоняясь над залитым элем столом и положив жирные пальцы на рукоять меча.

– Это ты забыл, что клятва не связывает меня с ярлом Отриггом, – ответил Брам.

– Я не забыл, – сказал ярл.

«А иначе и быть не могло», – подумал Медведь, вспомнив тот день, три года назад, когда он пришел в Стенвик, чтобы предложить ярлу свой меч.

– Я пью твой эль и ем мясо за то, что рычу на твоих врагов, – произнес Брам, – но у тебя нет врагов, потому что другие ярлы забыли о твоем существовании. Для них ты не более чем нарыв на заднице твоей жены.

Брам знал, что зашел слишком далеко, понимал, что ярл Отригг не заслужил подобных оскорблений в присутствии его людей, даже если он больше не имел права быть хозяином зала и зваться ярлом. Но Медведь дошел до предела и считал, что давно пора вырвать якорь из водорослей и ила, где он оставался слишком долго.

– Я пью твой эль и ем мясо, но я все еще голоден, – продолжал Брам, залпом проглотив эль и со стуком поставив кубок на стол. – Я воин, а воину необходимы серебро и слава. Здесь, с тобой, мои клинки заржавеют, и я смогу снискать лишь бесчестье.