– Запомни меня, мальчик, – сказал Брам.

Тот кивнул, и Медведь вышел в темную завывающую и грохочущую ночь, иссеченную дождем.

Некоторое время он стоял, позволив дождю стегать лицо, быстро промок – от бороды до кос – и стал размышлять, куда ему теперь идти. Наверное, он был мертвецки пьян, если добровольно отказался от горячей еды, пылающего очага и эля.

Потом Брам услышал, как дверь за его спиной открылась, и вздохнул, потому что не любил сражаться под дождем – меч портится, если ты убираешь его в ножны мокрым. Медведь повернулся и увидел мощную фигуру воина, освещенную пламенем очага у него за спиной.

– Давай покончим с этим, Брак, – сказал он.

***

Руна понимала, почему ярл Рандвер так желал, чтобы «Дубовый шлем», дом ее отца, принадлежал ему, – ведь его собственный, носивший имя Эрн-гард, «Орлиное гнездо», располагался на холме; кроме того, как узнала Руна, ярл считал себя властителем земли и моря, но его дом был, по меньшей мере, на десять шагов короче, а крыша значительно ниже, и дым из центрального очага, не выходивший через специальную дыру, стлался вдоль балок и оставался внутри. Дерево стен уже давно следовало сменить, и с некоторым смущением ярл сказал ей, что намерен заново положить крышу, когда наступит лето. «Орлиное гнездо» было недостаточно внушительным, недостойным саги про ярла, владеющего целым флотом боевых кораблей, снискавшего расположение конунга и ставшего самым могущественным человеком после него на расстоянии десяти дней плавания от Хиндеры до Скуденесхавна.

И все же, несмотря на скромное жилище ярла Рандвера, Руна сомневалась, что люди обвинят его в недостатке щедрости. Весь его хирд, вассалов и их женщин всегда гостеприимно принимали под крышей «Орлиного гнезда». В этот вечер, как и во многие другие, медовый зал наполняли пьяный смех, стук тарелок и ножей, а говор множества голосов, звучавших одновременно, был подобен эху морских волн, ударяющих о скалы побережья Хиндеры. Сам дом был меньше «Дубового шлема», но очаг в два раза больше, а над ним, шипя горячим жиром, готовились убитый лось и четыре громадных гуся. Трое молодых рабов следили, чтобы мясо обжарилось равномерно, и Руне показалось, что они стараются не только из-за возможного наказания за плохую работу – они гордились тем, что им доверили такое важное дело.

Воздух был пропитан дымом и аппетитным запахом мяса, которое непрерывно поворачивали над огнем. На другой стороне скамьи сидел старик, согбенный, как коса, но в его глазах все еще сверкала жизнь, и он играл на козлином рожке. Руна узнала мотив с такой же легкостью, как узнала бы лицо матери. Это была любимая мелодия Гримхильды. Она танцевала под нее в день своей свадьбы, говорила Гримхильда всякий раз, когда мелодия звучала во время пиров в «Дубовом шлеме». Но сейчас знакомый мотив, точно змея своими кольцами, сжимал сердце Руны, и она не могла ему радоваться.