После второго выступления командира по радио доктор сообщил, что Масгров в реакторном отсеке потерял рассудок и находится в истерическом состоянии.

— В чем дело? Почему? — воскликнул Шэдде.

— Трудно сказать, сэр. У него шок, — пожал плечами доктор.

— Что это значит?

— Не выдержали нервы. Ваше сообщение относительно готовности ракет к запуску, по-видимому, потрясло его. Возможно, он лишился рассудка от страха… от шока. Когда я привел его в сознание, он был словно потерянный и болтал невесть что…

— Болтал? — нахмурился Шэдде. — О чем?

— Вспоминал мать, родных…

Шэдде расхаживал взад и вперед по тесной каюте, заложив руки в карманы брюк, подняв плечи.

— Боже мой! Офицер! Что же было бы с ним в настоящем деле?! Невероятно. — Он вдруг остановился. — Что вы с ним сделали?

— Дал ему снотворное. Почувствует себя лучше, когда проснется.

— А он не притворяется? Вы уверены?

— Совершенно уверен. Нервы не вы держали напряжения, — доктор внимательно следил, как будет реагировать командир.

В глазах Шэдде мелькнуло выражение, словно он получил пощечину. Задрав подбородок, он яростно взглянул на доктора. О’Ши увидел, как сжались его губы и набухли вены, и приготовился к вспышке ярости, но тут из переговорного устройство послышался хриплый голос Саймингтона:

— Командира в центральный пост. Двадцать два ноль-ноль, сэр.

Злость в глазах Шэдде уступила место возбуждению.

— Хорошо, штурман, — ответил он. — Иду.

Он поспешно натянул резиновые сапоги и дождевик, повесил на шею бинокль и вышел. В центральном посту он тронул за плечо оператора. Тот сдвинул наушники и обернулся.

— Есть что-нибудь поблизости, Синклер? — спросил Шэдде.

— Большой одновинтовой транспорт, на красном один-три-один, сэр. Возможно, танкер. Примерно в двух милях… Быстро открывается, сэр.