Ронни стоял рядом. Он взял ее за руку.

– Спасибо, Ронни. Не хочу никого обижать, но я должна сделать это сама.

Она осторожно отняла руку.

– Понимаю, Хейзел. – Ронни отступил на шаг и посмотрел на сестру, стоявшую наготове. – Спасибо, сестра.

Сестра взялась за верхний край простыни и осторожно отвернула его.

В смерти Генри Бэннок восстановил свое имперское величие, которого лишило его горе.

– Он был прекрасным человеком, – сказал Ронни. – Лучшим из всех, кого я знал.

– И остается, – ответила Хейзел.

Она наклонилась и поцеловала Генри. Его губы были ледяными, как ее сердце.

– Au revoir, Генри, – прошептала она. – Счастливого пути, мой дорогой. Ты слишком рано умер. Мы с Кайлой лишились тебя. Ты оставил нам только пыль и тьму.

– Нет, Хейзел, – тихо возразил Ронни. – Генри оставил вам свою империю и свой сияющий пример – маяк, освещающий путь вам и Кайле.

– Удар! – радостно воскликнул Карл Питер Бэннок. – Обширный удар. Одно плохо: здесь говорится, что он не страдал. Его врач по телевизору говорит, удар хватил старика так быстро, что он почти ничего не почувствовал. Я бы радовался гораздо больше, если бы мне сказали, что он умер, крича от боли.

Джонни улыбнулся.

– Я не знал старого говнюка, но ненавижу его так же, как ты. Его следовало бы скормить свиньям, как его отродье.

– К несчастью, папаша отгрохал себе большой мраморный мавзолей на вершине холма, где будет лежать, как Наполеон, выпотрошенный и забальзамированный.

– Здо́рово, белый. Как только тебя выпустят, ты должен пойти помочиться на него.

Карл весело завопил:

– Отличная мысль! Могу пойти дальше и насру ему на голову.