— Лука, слышишь? — обратился Зернов к Луке Белову.

Тот выпил после «заседания» у Сморчкова и поэтому легко согласился:

— Что ж! Давай! А Сморчкову — ни слова. Один управлюсь, если Мишка на мою сторону перейдет.

— Он в белой рубашке, в гражданской одежде, значит, без оружия, — ободрил всех Бусыло.

И они заторопились к месту засады.

По дороге Зернов негромко и как будто сочувственно обронил:

— Смотри за Липой, Лука. Что-то она глазками стреляет по Эдику.

— Я тоже слышал кое-что, да мало ли чего болтают, — нехотя отозвался и Бусыло.

— Чего, чего мелешь, сволочь! — и Лука ухватил Бронислава за бороду. — Я тебе эту мочалку с корнями вырву, мыться нечем будет. Ты мне не клепай! А то живо кляп вобью на веки вечные!

— Отпусти, отпусти, кабан! Отпусти! — отбивался Бусыло.

— Отпусти его, Лука! — заступился за своего помощника Зернов, видя, что тот, и правда, может потерять свое главное украшение. И тогда останутся одни презрительно вздернутые округлые ноздри, безвольный подбородок и обнажится все ничтожество этого жалкого, безвольного лица с водянистыми глазами.

— Довольно, Лука! Идем!

— И с места не сойду, пока не скажете!

— Мы же так Мишку провороним!

— А плевать мне на Мишку. Пока о Липе не узнаю правду, ни с места.

Они стояли неподалеку от вокзала. Хмель усиливал упрямство Луки, его широкий лоб лоснился. Лисьи глазки в темноте казались зелеными.

Когда Зернов, закуривая, чиркнул зажигалкой, он увидел, как и лицо Белова позеленело от злобы. Он взъярился не на шутку. И отступать было некуда.

— Ну я за что купил, за то продам, — начал Зернов.

— И я тоже, — поддержал Бусыло. — Болтают, будто крутит она с Эдиком.

— С этим подонком? Быть не может! — И Лука успокоился.