Она пробежала, пронеслась мимо Эдика, и, когда наконец оказалась на вокзале, когда увидела Михаила, не могла и слова сказать, и вдруг расплакалась.

— Что с тобой, Нина, милая?

— Ничего!

— Что с тобой?!

— Как я рада!

— Рада? Отчего же ты плачешь?

— Мне страшно!

— Почему?

— Мне за тебя страшно!

— Но зачем ты прибежала! Ведь поздно уже!

— Миша, Чижиков просил передать, чтобы ты по Пушкинской не ходил. Понял?

— Понял. Он меня после суда предупреждал. Я, правда, забыл.

— Вот видишь!

— Нет, он звонил сюда. Мне капитан Домин передавал, предлагал охрану.

— Ты согласился!

— Зачем? Пойду по другой улице. А оружие при мне.

— Мне страшно, я на Пушкинской встретила того… Такого… он похож на тебя прической и походкой. И там гасли фонари на Пушкинской!..

— Успокойся!

Не успели Михаил и Нина уйти с вокзала, как на платформе появился Эдик. Он в белой рубашке с короткими рукавами шел вдоль вокзала, стараясь держаться, как Кулашвили. И кое-кто принимал его за Михаила. Издали увидел его Бусыло и кивнул Зернову:

— Мишка! Собака, и не в свою смену явился. Ну что ж, значит, тогда сегодня. Он, видать, домой собирается.