Он в отчаянии схватился за голову, подошел к зеркалу, увидел себя и отшатнулся: показалось, будто на него глянул скелет. «Я духовно неизлечимо болен, я обречен умереть в муках и сам прерываю свою жизнь, чтобы избавить себя от мучений. Хоть эту-то последнюю роль я сумею сыграть безукоризненно! За все, за все приходится платить! Я это знал!

Лучше сегодня уйти из жизни человеком, чем завтра быть изгнанным из нее как преступник».

XXI

XXI

— Нина Андреевна, можно к вам?

— Здравствуйте, Анна Максимовна! Ведь я просила звать меня Ниной. Пожалуйста!

— Хорошо, Нина. Как уютно у вас! И эти цветы. У нас никогда так розы не распускаются, да и стоят недолго.

— Они тишину любят. А у нас тихо.

— Нет, у нас даже Арсений любит под звуки музыки делать уроки. А уж Алеша обязательно каждый вечер включает проигрыватель с долгоиграющими пластинками. А как пахнут розы… какие красивые!.. А ваш какой любимый цвет?

— Зеленый, Анна Максимовна!

— А мой — голубой.

— Садитесь к столу, я сейчас свежего чаю заварю. Садитесь, пожалуйста.

— Я к вам на минуточку, посоветоваться.

— Слушаю вас, но все-таки сядьте к столу. Ну, чашечку!

— Спасибо. Так вот. Я знаю, вы любимая ученица Александра Александровича Богодухова.

— Сморчкова?

— Нет, теперь, с сегодняшнего дня, — Богодухова. Из-за этого и пришла я к вам.

— Он будет очень рад. Раньше он был только на сцене Александром Богодуховым, а теперь он будет им всегда и всюду — всю жизнь. Как он будет счастлив! Но почему же вы ко мне с этим пришли? И чем я могу быть вам полезна? Вы ничего не подумайте, Анна Максимовна, но все же… Я бросила кружок…

— А… так вы перестали, Нина, ходить на занятия кружка? Как жаль… Почему же, если не секрет?