— Можно воды?

Чижиков налил воды.

Мелкие зубы выбивали дробь.

Лука лихорадочно искал выход из положения… Сомнения быть не могло: знают, что он убил. Жаль не добил его, гада, на месте! Поторопился. Непутево как вышло!

— Так почему вы убили его?

— Эх, не хотел говорить, да придется. Пишите, все по правде расскажу.

— Говорите, говорите.

— Путался он с моей женой, с Липой. Она же младше меня. Он совратил ее. Он же силком ее взял. На плече у ней еще следы его зубов остались. Избил, изматерил, изнасиловал… Как бешеная собака, укусил. Вы бы стерпели? — всхлипнул он. — Вы бы стерпели такое? Я за честь жены его и порешил!

— Но откуда же вы могли знать, что той ночью Крюкин пойдет по Пушкинской улице, по которой ему ходить ни к чему. И тем более ночью?

— Знал.

— Откуда?

— Ну, знал и знал.

— Так, хорошо. Но зачем он шел ночью по Пушкинской улице? Ну скорее, скорее, Белов, придумывайте что-нибудь.

Белов молчал.

— Мне больно говорить это, Белов, — вставил Чижиков. — Но она изменяла вам с ним. Я видел Липу в постели у Эдуарда накануне убийства.

Белов ошалело молчал, по щекам стекали капли пота. Он так и не закурил.

— А мы вам скажем, Белов, как было, — веско сказал Домин, сказал так, что Белов невольно встал, точно выслушивая приговор.

Встали и Домин с Чижиковым.

— Вы собирались убить Михаила Кулашвили, но по ошибке убили Крюкина, спутав его с Михаилом Кулашвили.

— Да, — невольно вырвалось у Белова.