Михаил молча передал ему трубу. Тот подержал в руке, проверил, прикинул на вес.
— М-да! — Попробовал открыть, вытащить деревянную пробку. Не тут-то было. — Ох, черт! Как вогнали! На веки вечные!
Нетерпение охватило и сотрудника Комитета Госбезопасности. Крепкими руками он взялся за трубу, потянул пробку с силой, аж голову набок склонил, и его лицо побагровело от напряжения. Он положил трубу на стол.
И тут за дело взялся бывший слесарь — старшина Кулашвили. Он постучал трубой об пол, потом достал из кармана складной нож, выдвинул штопор, ввинтил его в пробку, постучал еще по краям, и — пробка была извлечена.
Михаил наклонил трубу.
Ничего не выпало.
Он опять постучал ею по краю стола. Начал перекатывать ее, постучал снова… и круглые золотые николаевские десятирублевки начали выкатываться на стол.
Одна, две, три, четыре…
— Сорок, сорок пять, пятьдесят, — считал Домин.
— Семьдесят, восемьдесят, девяносто, сто! — сотрудник Комитета Госбезопасности краем ладони вытер пот со лба. — Все?
— Почему все? — с наивным видом спросил старшина. — Мы считать не разучились.
— Сто пятнадцать, сто двадцать, сто пятьдесят, — тихо, как завороженный, говорил Домин, — сто семьдесят. Все!
— Нет, застопорилось что-то. Тут еще есть что подсчитать. Погодите, — Михаил помудрил с трубой, которая заметно полегчала.
— Сто семьдесят одна, сто восемьдесят, — отсчитывал Домин, — сто девяносто, двести две, двести три…
Михаилу и самому казалось это наваждением: в тихом опрятном доме из-под земли извлечена ржавая труба, забитая деревянной пробкой, а из нее — золотые монеты николаевской чеканки. Наконец монеты перестали падать. Труба иссякла.
В комнате посветлело.
— Триста штук, одна к одной, — составляя акт, подытожил капитан Домин.
На третий день засыпали землю в сарае на прежнее место, уложили поленницы дров, перебросали обратно уголь.
Хозяин был уже арестован.
Младший сын пришел к сараю и с недоумением смотрел на солдат, на дрова, на уголь. Руки его бессознательно тянулись к красному галстуку на груди, точно это было его спасением. Тонкие детские пальцы перебирали концы галстука. Подошел и старший сын. Он был выше отца на полголовы, крупнее.