Так еще никогда не ругался Хельман в присутствии Петра Петровича.

— Шелонская подпольная организация совершенно обнаглела! Вы только полюбуйтесь, господин профессор, что пишут большевики! Они издеваются, они!.. — Хельман задохнулся от возмущения. Уже без слов он выхватил из ящика стола лист бумаги, отпечатанный на пишущей машинке, и протянул его Калачникову.

Петр Петрович читал медленно, стараясь все запомнить:

«Собачьим отпрыскам, потомственным выродкам, представителям гитлеровской школы кретинов, кандидатам на получение березового креста и осинового кола обер-палачам фон Хельману и фон Эггерту…»

«Собачьим отпрыскам, потомственным выродкам, представителям гитлеровской школы кретинов, кандидатам на получение березового креста и осинового кола обер-палачам фон Хельману и фон Эггерту…»

Весь тон письма поразил Калачникова своей смелостью. Ему припомнилась картина Репина — запорожцы пишут письмо султану. Один взялся за живот от неудержимого смеха, другой от удовольствия накручивает лихой казацкий ус, — и у каждого чувство полного превосходства над глупым турецким султаном. Может, и это письмо писалось так же: люди хохотали, острили, издевались. Но они были и строги: Хельман, Эггерт, Мизель и их кровавая сообщница Шарлотта предупрежу дались, что могила господина Коха пуста («Им ли, партизанам, не знать, где «похоронен» на самом деле Адольф Кох!» — подумал Петр Петрович и сразу догадался, что это могло быть причиной особой ярости Хельмана: вдруг обман откроется!). А письмо подписали Петры да Иваны — шелонские партизаны. «Петры да Иваны»! Они были хозяевами положения, а господа Хельман, Мизель и Эггерт хотя и господа, но дрожат как осиновые листья.

Хельман, не ожидая ответа от Калачникова, продолжал распекать Муркина:

— А чего стоит обращение к народу, в котором говорится, что скоро немецкие оккупанты побегут вон из России?! Днем около своего кабинета я обнаруживаю листовки! Возмутительно!

— Я тоже получил на днях, — соврал Петр Петрович. — Пишут, чтобы я цветы вырастил для своей и для вашей могилы, господин комендант. Для вашей потемнее, а для моей обязательно желтые, из породы сорняков, как изменнику.

Хельман хотел что-то сказать, но поперхнулся, быстро вытер глаза платком и продолжал уже с хрипотцой в голосе:

— А городской голова все только обещает! Вы и начальник полиции лишь даете клятвы, что подпольная организация будет выловлена и уничтожена.

— Виноват, — тихо проговорил Муркин.

— Когда не будет подпольщиков?

— Позвольте, — заискивающе произнес Муркин. — Имею предложение…