Десять лет минуло после войны, а латаные, застиранные гимнастерки все еще исправно служили фронтовикам. У Леонида Герасимовича был, правда, очень даже приличный бостоновый костюм, выкрутились с Галиной Кронидовной на хлебе с квасом, купили, но такая роскошь — не для каждого дня. Смирнов натянул свою диагоналевую с отложным воротником, опоясался командирским ремнем и направился к двери. В это время в нее требовательно постучали.

— Войдите, — откликнулся он на стук, но дверь была заперта, как всегда, стулом — ножкой в скобку. Леонид Герасимович высвободил этот необычный и надежный запор. Вошла Галина Кронидовна.

…Бог мой, девять лет как Галя — его жена, а все не верится. И в мыслях не допускал, что на него может свалиться такое счастье. Галя Ларина заканчивала институт на Урале — Свердловский педагогический. Он, после демобилизации, на каких-то курсах-скороспелках при этом институте набирался учительских навыков. Невест — уйма. Даже для таких, как он, израненных и далеко не студенческого возраста. Сделай руку крендельком — любая подхватит. Не давал повода подхватить — одна Галя на уме. А Галя Ларина, казалось Смирнову, вроде и не смотрела на него никогда, а она смотрела. Смотрела издали, с гнетущей ревностью к его окружению из простецки смелых студенток.

Долго укрощала, обуздывала себя Галя, но совладать с накатившей любовью не смогла. Перешагнув через девичью застенчивость, первой сделала шаг навстречу.

В тот день они допоздна бродили по Свердловску и к полуночи пришли к убеждению, что счастливы и медлить со свадьбой у них нет никаких оснований.

Утром после свадьбы, поглаживая поросшую волосами грудь мужа, притрагиваясь пальчиками к шрамам, Галя сдавленным от любви и жалости голосом спросила:

— Это немцы тебя?

— Немец. Пять штук. Насквозь. Если бы не Мама-Сима, не видеть бы мне белого света, пхишлось бы тебе замуж за другого выходить.

Галя смотрела на коричнево-синеватые бугристые шрамы и, представляя, как, ударив в спину, отсюда выскакивали не успевшие остыть пули, стала быстро-быстро целовать эти бугорки, смачивая их слезами. Успокаиваясь, спросила:

— Когда в партизанах был, тогда?

— Нет, под Вязьмой еще. В сохок первом. В пахтизаны я потом, когда Мама-Сима на ноги меня поставила.

Многим выпускникам 1946 года, вернее, выпускницам, поскольку девчата в институте из-за войны составляли абсолютное большинство, предложили поехать в пострадавшие от захватчиков районы. Леонида Герасимовича тянуло в края, где партизанил. Он сказал Гале:

— Просись в Белоруссию, а я с тобой на правах мужа.