— Прямо-таки допрос… — Валя улыбнулась, кокетливо завела глаза, взяла ложечку повидла в рот и запила чаем.

— Не отвечай, если не можешь, не хочешь.

Валя посерьезнела. Отпила еще глоток чаю.

— По правде, Антоша, я только начинаю приходить в себя, — сказала она. — Все допытывались, как случилось, что в критическое для страны время оборвалась моя радиосвязь с Центром? Пережила немало неприятного, пока начальство не убедилось, что это не было предательством или моей трусостью. Тогда наградили боевым орденом. А ведь могли и посадить.

— Сочувствую тебе, Валюша. — Антон вспомнил отношение к нему генерала Петрова, относившегося к людям с подозрительностью.

— А ведь из Постав мне были видны и просчеты нашего руководства, как военного, так и политического.

— Что-то серьезное?

— Ну как же! Была, например, установка сверху: уничтожать все, чтобы ничего не доставалось врагу. И уничтожали. А в результате жители тех же деревень лишились хижин, урожая, скота. Лишились своей опоры и партизаны, подполье. Советские люди жили в условиях жестокости. Если хочешь, двойной жестокости. Немцы жестоко расправлялись с теми, кто шел против них. «Народные мстители» — с каждым, кто их не поддерживал. Чтобы выжить, сами того не желая, они вынуждены были соглашаться работать на гитлеровцев либо на партизан. Своей политикой мы сами толкали порой людей на предательство.

— Ты говоришь страшные вещи.

— Но так было! Или вот другой пример. Затеяли «рельсовую войну» в тылу противника. Генералы из НКГБ возглавили ее. Но при чем рельсы, когда уничтожать следовало вражеские эшелоны! Абсурд! Гитлеровцы быстрехонько восстанавливали путь, и поезда с военной техникой и живой силой благополучно шли на Восточный фронт.

— Ты написала об этом в отчете?

— Написала и целый месяц дрожала. Как бы не привлекли к уголовной ответственности за «клевету» и «дискредитацию» военного и партийного руководства. Оттого и к тебе не сразу пришла.

— Представляю.

— Но все обошлось. Но скажи, Антоша, война кончилась, что дальше? Будет ли легче, достойнее, свободнее житься народу? Сможет ли каждый строить свою жизнь так, как он хочет, или выбор этот, как и до войны, будет навязываться свыше — установками, догмами?..

— Ты затрагиваешь больную и для меня тему, Валюша.

— Но от кого это зависит? Каждый ведь на фронте сражался за лучшую долю — свою, своей семьи, своих близких.

— От людей наших, разумеется, зависит. Миллионы их за войну побывали в разных странах, увидели, как там живут трудящиеся…

— В том-то и дело!

— Постепенно и у нас нарождаются новые силы, полные решимости перестроить жизнь общества на новый лад. Важно не помешать им в этом и даже способствовать их успеху, — высказал свои соображения Антон. — И все-таки, каковы твои планы?