Буслаев понимал: то, о чем спрашивал его паренек, отражает настроения, бытующие подспудно в народе. Он и сам так считал. И сам искал и не находил ответа на вопрос отчего страна наша нищает. Сознавал лишь, что за сорок послевоенных лет можно было продвинуться в повышении благосостояния народа куда дальше. «Побрякушки… — мысленно повторил он вслед за юнцом. — Надо же так обозвать то, чем отметило заслуги воина Отечество… Гриша в этом возрасте отца потерял. И чтобы отомстить тем, кто зверски его убил, взялся за оружие».

Упрек юноши был незаслуженным. От молодой женщины в очереди за колбасой он услышал и такое: «О том, что Гитлер выбил не все ваше поколение большевистских фанатиков, можно только сожалеть!»

Страшные слова. Сдерживая эмоции, Буслаев спросил:

— Как вы думаете: что заставляло ваших дедов и отцов стоять насмерть в этой войне?

Но женщина, казалось, не слушала.

— Зря теряли жизни. Не нужна мне земля с конурами для жилья, с пустыми полками в магазинах! — надрывалась она, наблюдая за тем, как реагирует на ее слова очередь. Последняя же молчала.

— Но Гитлер уничтожал не только тех, кто жил идеалами революции. С той же жестокостью он сжигал напалмом и душил в газовых камерах тех, кто следовал заповеди: «Кто с мечом придет, от меча и погибнет», своему внутреннему зову отстоять родную землю!

То был бездуховный разговор. Доказывать ее неправоту было бесполезно. У нее напрочь отсутствовала мудрость, не было за душой ничего святого.

Поражало, что люди вокруг никак не реагировали на ее выпады, впрочем, на его доводы — тоже. «Что это, — спрашивал он себя, — безразличие к собственной судьбе или равнодушие к тому, что было, что станет со страной? И то, и другое — от усталости жить так, как живем. И эта эрозия души — тоже расплата за прошлое. Но не все же у нас беспросветно!»

В наружную дверь позвонили. Открыв ее, Антон Владимирович глазам своим не поверил: перед ним стоял чуть сгорбленный, красивый лицом седой мужчина лет семидесяти. Он был худ и бледен, опирался на палочку. В руке был небольшой чемодан.

— Евгений… какими судьбами?! — обрадовался он.

— Приехал в Москву по делам. Да и с тобой повидаться, если не возражаешь.

— Какие могут быть возражения! Я рад этому.

Друзья обнялись.

— Постой, постой, это мы с тобой с самой войны не виделись? — посмотрел другу в лицо Буслаев.

— Как же, в сорок шестом вместе на Кавказе отдыхали.

— Вспоминаю. Какое ласковое было море. А эти пурпурные закаты! И каких только тем мы с тобой не касались, уединившись на пляже, где фронтовики зарубцовывали свои раны, восстанавливали здоровье, потерянное на войне. Даже самых запретных по тем временам… А потом помню тебя направили за кордон. С тех пор ты как в воду канул. Ни слуху, ни духу.