Дядюшка Уильям умер через два года после того, как они втроем переехали в Сан-Франциско. Сайхун изо всех сил старался хотя бы как-то утешить тетю Мейбл; он даже лично занялся дядиными похоронами. Через год, вернувшись в свою комнату в отеле, Сайхун нашел послание. Тетя была больна. Забеспокоившись, он тут же отправился в муниципальный госпиталь.
Приемный покой оказался темным, узким помещением, окрашенным в сепийные тона. Медсестра с резиновым выражением на лице, в белом чепчике без всякого интереса взглянула на него.
– Никаких посещений! – резко бросила она.
– Еще нет десяти часов, – терпеливо начал пояснять Сайхун. – И потом,
– Ну и что?
Сайхун угрожающе двинулся к ней:
– А то, что я хочу видеть ее, немедленно! Медсестра даже подпрыгнула от неожиданности.
– Как фамилия? – немного более смиренно спросила она.
– Мейбл И.
– Палата номер 402. У вас пять минут.
Он помчался вверх по лестнице. Деревянные ступеньки скрипели при каждом шаге. Воздух в больнице был очень теплым. Везде витали запахи камфоры и спирта.
Двери в палаты были выкрашены в ядовито-красный цвет. На каждой двери была прибита деревянная планка: для вывешиваний прогнозов и результатов обследовании. Кое-где по коридорам горкой стояли стулья, будто кто-то решил обеспечить выздоравливающих пациентов местами для отдыха, если они захотят выйти пройтись. Длинный коридор тускло освещала единственная лампочка без абажура. Сайхун нашел палат)' тети. Когда он вошел внутрь, то едва не столкнулся с мужчиной, одетым в черное, который стоял у кровати больной.
– А вы еще кто такой? – возмущенно спросил Сайхун. Седовласый господин развернулся. Он оказался высоким, румяным и
голубоглазым. Сайхун заметил, что у незнакомца был белый воротник. Священник держал в руке четки и Библию.
– Я пришел, чтобы помочь вашей тете.
– Бычок… – слабым голосом прошептала тетя. – Заставь его уйти.
– Она не желает, чтобы вы находились здесь, – объявил Сайхун. – Пожалуйста, уходите.
– Я понимаю, что сейчас вы, очевидно, огорчены. Но люди обычно с удовольствием слушают слово Божье.
Сайхун сдержался, чтобы не нагрубить.