– Пожалуй, я позавтракаю. Какая сегодня погода?

– Погода прекрасная, особенно для марта. Облаков немного, яркое солнце, легкий бриз с запада.

– Тогда я буду завтракать на прогулочной палубе.

– Отлично. Что мадемуазель предпочтет к завтраку?

Флеммер едва не спросила, а что у них есть, но вовремя опомнилась. Больше ей не нужно беспокоиться о выборе. Я могу есть все, что ни пожелаю. Что бы ни взбрело мне в голову.

– Свежевыжатый сок красных апельсинов. Два свежеиспеченных круассана. Несоленое сливочное масло. Клубника с шампанским. Швейцарский шоколад. И чай с бергамотом.

– Отлично. Спасибо, мадемуазель.

Стюард слегка поклонился и, не поворачиваясь, вышел.

Прогулочная палуба, самая верхняя из четырех, с покрытием из массива тика, хромированной отделкой и обшитой белой кожей мебелью, по площади не уступала всей ее квартире. Флеммер сидела лицом к корме за столом, установленным посередине палубы, и медленно, осторожно ела завтрак, ожидая реакции желудка после каждого проглоченного куска. Шоколад она заказала зря – это стало ясно сразу. Круассаны же и клубника были восхитительны.

Для управления такой яхтой явно требовалась довольно большая команда, но экипаж настолько профессионально и незаметно исполнял свои обязанности, что ей казалось, будто на судне она одна. Стюард очень точно описал погоду: день был чудесный, из тех, которые она и надеялась увидеть посреди Атлантики в это время года. Бодрящий воздух и согревающее кожу солнце идеально дополняли друг друга, а в кремовом кашемировом свитере и темно-синей ветровке ей было вполне уютно. Восхищенная и слегка взбудораженная выпитым в такую рань шампанским, Флеммер сидела как королева новой страны, глядя на белый рубец, оставляемый в темной воде гребными винтами.

На полу рядом со стулом лежала кожаная сумка цвета полированной латуни от какого-то модного итальянского дизайнера. Она достала щетку с ручкой из оникса и все расчесывала и расчесывала волосы. Положив щетку на место, вынула из сумки обрамленные фотографии родителей – кроме них, из квартиры она взяла только дорожную одежду и кошелек. Флеммер поднялась, прошла до самой кормы и, стоя в тридцати футах над водой, одну за другой бросила фотографии в бурлящий поток.

– Джоселина, – громко произнесла она, и слоги показались сладкими, как только что съеденные крупные ягоды.

Днем Эвви читала, спала и делала короткие записи в недавно заведенном дневнике в черном кожаном переплете. Ей нравилось ощущение отстраненности, возникшее на этом величественном судне, чувство невесомости во времени, ведь она ничего никому не должна. Она исследовала обширные внутренние помещения яхты, гуляла по коридорам, заглядывала в гостевые каюты, роскошный салон, библиотеку, бары и комнаты отдыха. Флеммер насчитала не меньше трех джакузи: наполненные водой, они смотрелись голубыми бриллиантами. Тут и там натыкалась на запертые двери. Никаких нескромных знаков «Не беспокоить». Заперто, и всё. Пока бродила, Эвви не встретила никого, ни единого свидетельства тому, что она здесь не одна. Лишь непрерывные вибрации от двигателей едва заметно сотрясали стальной корпус судна. Двигатели она представляла себе огромными, как автобусы, – только такие могли привести в быстрое движение это гигантское судно.