Юра не шевелился и уставился глазами на кончики ботинок.

— Это ужасно! — повторила мать. — Но, может быть, к лучшему! От меня требуют освободить квартиру. В Судак без тебя ехать невозможно. Тебе одному туда не добраться в эти времена.

— Так сейчас поедем! — снова встрепенулся Юра.

Мама притянула к себе его голову, прижала к груди и тихо заплакала. Юра будто одеревенел и даже не пытался отстраниться.

Через полчаса он уже вовсю уплетал вареную картошку и расспрашивал о друзьях. Тимиш работает на конюшне. Шир-хан-Кувшинский теперь директор училища. «Ах вот почему маму так притесняют!» От дяди Яши давно не было писем. Тетя Галя с Ниной в Полтаве. А тетя Оля прислала восторженную телеграмму, поздравляет с революцией, хочет приехать, но как это сделать? Немецкие подводные лодки топят все пароходы, даже пассажирские. Ужас какой-то!

3

Юра и Тимиш долго тискали друг другу руки, чтобы «пережать». Никто не уступил. Признали ничью. Пошли в конюшню. В пустом стойле уселись на тюки прессованного сена. Тимиш рассказывал:

— Илько все еще на войне. Не пишет. Чи жив, чи убит — неизвестно… В конюшне командует старик Прокоп Федорович. Я езжу иногда вместо него на козлах фаэтона, помогаю ходить за конями. Село гудит. В особенности с тех пор, как Петр Зиновьевич сказал: «Земля — богатство народное — должна принадлежать тем, кто на ней работает». Селяне всей громадой забрали землю и скот у помещиков. Поделили. Посеяли. Теперь спорят с Бродским. Старый пан кричит: «Вы землю мою украли, воры, грабители! Хоть заплатите!» А наши не хотят платить. И правильно: тут матрос с Севастополя приезжал, говорил: «Не вы у помещиков, а помещики и цари у вас украли землю дедов и прадедов. Бродские и Берги с вашей земли миллионы нажили. А селяне работали на ней за голодную копейку». Батька твой, Петр Зиновьевич, тоже говорил: «По-хозяйски, граждане, владейте землей. Помещиков, говорил, палить не надо. И скотину ихнюю базарить не надо! А треба по-умному. У вас плохой скот, беспородный, а треба, чтобы на селе были кони как кони, тяжеловозы, помесь с арденами и першеронами. И чтобы у селян был не серый скот, а у каждого — симменталы, овцы-мериносы, куры породистые и чтобы кормили скот по рациону. А у Бродских жеребцов и быков на племя нужно забрать, не убивать. И на полях чтоб был севооборот с пустым паром, без него в засушливом степу нельзя». Разумно, сердечно говорил, только потом пришлось ему уехать. А громада уже без него решила, кому и сколько давать помещичьей земли. Тут учинилось такое, что не рассказать! Куркули-богатеи кричат: «Землю давать только настоящим хозяевам, а беспорточным лодырям, незаможным селянам не надо. У них и коней нема, и чем засеять нема, и людей нема — на фронте уси. А мы, в крайнем разе, батраков подрядим». А незаможники кричат: «Мы коней, и плуги, и бороны на пожив у Бродского отберем!» — «А що вы за паны, — кричат куркули, — що себе все возьмете? А нам?» — «Вам дулю под нос. У вас и так есть!» — кричат солдаты, що приехали на побывку, и дезики.