– Вот странная женщина! Может, вас смущает мое жабо или эта вышитая батистовая сорочка? Но разве не должен я был принарядиться перед поездкой в свой славный Париж?

Губы королевы сложились в горькую улыбку; нижняя – та самая, за которую так не любили австриячку, – надулась и выпятилась, словно налитая ядом ненависти и гнева.

– Нет, – ответила она, – никаких претензий к вашему прекрасному платью у меня нет. Я имею в виду лишь подкладку, только ее.

– Подкладку моей вышитой сорочки? Да объяснитесь же наконец.

– Будь по-вашему, объяснюсь. Король, который вызывает ненависть и смущение и собирается броситься в толпу из семисот тысяч парижан, опьяненных триумфом и революционными идеями, – такой король, разумеется, не средневековый рыцарь, однако должен тем не менее въехать сегодня в Париж одетым в добрую броню и шлем из миланской стали, и сделать это он обязан для того, дабы ни стрела, ни камень, ни кинжал не нашли дороги к его телу.

– В сущности, это верно, друг мой, – задумчиво проговорил Людовик, – но поскольку я не Карл Восьмой, не Франциск Первый и даже не Генрих Четвертый и поскольку у нынешней монархии под шелками и бархатом ничего нет, у меня тоже под шитым шелком камзолом ничего не будет. Более того: я поеду, если можно так выразиться, с мишенью на груди, в которую будет удобно целиться. На сердце у меня орденская звезда.

Из груди у королевы вырвался сдавленный стон.

– Государь, – сказала она, – мы начинаем понимать друг друга. Сейчас вы увидите, что ваша жена отнюдь не шутит.

Она кивнула г-же Кампан, стоявшей в глубине комнаты, и та вытащила из шкафа королевы какой-то широкий, плоский, продолговатый предмет, завернутый в шелк.

– Государь, – заявила королева, – сердце короля принадлежит в первую очередь Франции, это так, но я полагаю, что оно принадлежит и его жене, и детям. Лично я не хочу, чтобы это сердце было выставлено под вражеские пули. Поэтому я приняла свои меры для защиты от опасности моего супруга, короля и отца моих детей.

С этими словами она развернула кусок шелка, в котором оказалась кольчуга из тонких стальных колец, переплетенных с таким искусством, словно была сделана из арабской ткани – настолько переплетение нитей напоминало муар, мягкий и переливчатый.

– Что это? – осведомился король.

– Взгляните сами, ваше величество.

– По-моему, кольчуга.

– Вот именно, ваше величество.

– Кольчуга до самой шеи.

– Притом с маленьким воротником, как изволите видеть, который поддевается под ворот камзола или под галстук.

Король взял кольчугу и принялся с любопытством ее рассматривать.