Лафайет, бледный, со шпагой в руке, принялся с отвращением расталкивать гвардейцев, которые пытались извиниться за свое бессилие.

Бийо, дрожа от негодования и лягаясь направо и налево, словно горячий першерон, вернулся в ратушу, чтобы не видеть того, что происходило на залитой кровью площади.

Что же до Питу, то захлестнувшая его на миг волна народной ненависти завершилась чем-то вроде припадка, и молодой человек, дойдя до берега реки, сел, закрыл глаза и заткнул уши, не в силах ничего больше видеть и слышать.

В ратуше царила растерянность: выборщики начали понимать, что они управляют движениями народа лишь до тех пор, пока это устраивает народ.

Самые яростные его представители еще развлекались тем, что таскали обезглавленный труп Фулона по сточной канаве, как вдруг из-за моста донесся новый крик, прокатился новый раскат грома.

На площади появился гонец. Но толпа уже знала, какую новость он несет. Она догадалась о ней по подсказке самых ловких своих вожаков, как свора собак берет след благодаря хорошему чутью наиболее опытной ищейки.

Толпа устремилась к гонцу и окружила его, она уже почуяла новую дичь, она разнюхала, что гонец будет говорить о г-не Бертье.

Так оно и оказалось.

Отвечая на вопросы нескольких тысяч человек одновременно, гонец вынужден был признать:

– Господин Бертье де Савиньи арестован в Компьене.

Затем, пробравшись в ратушу, он сообщил то же самое Лафайету и Байи.

– Да, я так и предполагал, – заметил Лафайет.

– Мы знали об этом, – подтвердил Байи, – и распорядились держать его под стражей там.

– Там? – удивился гонец.

– Ну да, я отправил туда двоих комиссаров с сопровождением.

– Отряд в двести пятьдесят человек, не так ли? – вмешался один из выборщиков. – Этого более чем достаточно.

– Так знайте же, господа, – ответил гонец, – что толпа разогнала сопровождающих и похитила арестованного.

– Похитила? – вскричал Лафайет. – Эскорт позволил похитить арестованного?

– Не стоит винить их, генерал, они сделали, что могли.

– Но что же с господином Бертье? – спросил обеспокоенный Байи.