Внезапно взгляд Бертье остановился на каком-то бесформенном окровавленном предмете, появившемся у него перед лицом, и он узнал в нем голову собственного тестя, которую ему поднесли прямо к губам.

Забавники хотели, чтобы он ее поцеловал.

Господин Ривьер с негодованием оттолкнул пику.

Бертье жестом поблагодарил его и даже не соизволил оглянуться на этот омерзительный трофей, который палачи несли за экипажем прямо у него над головой.

Так они добрались до Гревской площади, где благодаря усилиям поспешно окруживших их солдат пленник был переведен в ратушу и отдан в руки выборщиков.

Новая опаснейшая задача и связанная с нею ответственность заставила Лафайета побледнеть, а сердце парижского мэра – затрепетать.

Парижане, быстренько разбив на кусочки оставленную подле ратуши лестницы одноколку, принялись занимать удобные места, поставили у всех выходов охрану и начали приготовления, перекидывая через кронштейны фонарей новые веревки.

Завидя Бертье, который спокойно поднимался по широкой лестнице ратуши, Бийо горько разрыдался и вцепился себе в волосы.

Когда, по его мнению, с Фулоном было покончено, Питу покинул берег реки, вновь поднялся на набережную и теперь, несмотря на свою ненависть к г-ну Бертье, который в его глазах был виновен не только в том, в чем обвиняла его толпа, но и в том, что подарил Катрин золотые сережки, – испуганный Питу со слезами на глазах присел на корточки за какую-то скамью.

Тем временем Бертье, словно речь шла вовсе не о нем, вошел в зал заседаний и принялся беседовать с выборщиками.

С большинством из них он был знаком, а некоторых знал даже близко.

Однако выборщики сторонились Бертье, испытывая страх, какой всегда испытывают люди робкие при встрече с человеком, утратившим популярность.

Вскоре рядом с Бертье остались лишь Байи и Лафайет.

Когда ему рассказали подробности гибели Фулона, он пожал плечами и заметил:

– Что ж, все понятно. Нас ненавидят, потому что мы – орудия, с помощью которых монархия терзает народ.

– Вам вменяют в вину серьезные преступления, – сурово отозвался Байи.

– Сударь, – ответил Бертье, – если я совершил все преступления, в которых меня обвиняют, то, значит, я не человек, а дикий зверь или демон, но ведь, насколько я понимаю, меня будут судить, и вот тогда-то все и выяснится.

– Разумеется, – подтвердил Байи.

– Прекрасно, – проговорил Бертье, – это все, что мне нужно. У вас есть моя переписка, вы увидите, чьим приказам я подчинялся, и ответственность будет возложена на тех, на кого ее следует возложить.

Выборщики покосились в сторону площади, откуда доносился невообразимый шум.