ТРОПА ОТ ДОРОГИ В ЛА-ФЕРТЕ-МИЛОН ДО БУРСОНА
Питу поднял глаза и увидал вдали, на другом конце тропы, на фоне голубоватого леса белую лошадь и красный казакин м-ль Бийо.
Она была далеко, но для Питу, как мы знаем, не существовало больших расстояний.
– Эге! – вскричал Питу, снова устремляясь в лес. – Значит, она поехала не в Ла-Ферте-Милон, а в Бурсон! Но я не ошибся. Она несколько раз повторяла, что едет в Ла-Ферте-Милон, ей дали поручение в Ла-Ферте-Милон. Да и мамаша Бийо говорила про Ла-Ферте-Милон.
Так рассуждал Питу, а сам бежал и бежал, торопясь все пуще и пуще; он несся как угорелый.
Его влекло вперед подозрение – чувство, с которого начинается ревность, и Питу был не просто двуногое: он казался одной из тех летательных машин, которые так замечательно придумывали Дедал и прочие механики древности и, к сожалению, так дурно осуществляли.
Он был точь-в-точь похож на тех соломенных человечков, которые вращаются под дуновением ветра на лотках у торговцев игрушками.
Руки, ноги, голова – все крутится, вертится, разлетается.
Огромные ноги Питу промахивали по пять футов с каждым шагом; руки, похожие на два валька, насаженные на палку, загребали воздух подобно веслам. Всем лицом – ртом, ноздрями, глазами – он вбирал в себя воздух и шумно выдыхал его.
Ни один конь на свете не отдавался бегу с такой страстью.
Когда Питу заметил Катрин, их разделяло более полулье; за то время, пока он преодолел это расстояние, девушка едва успела отъехать вперед на четверть лье.
Он бежал вдвое быстрее лошади, трусившей рысцой.
И наконец он поравнялся с девушкой, следуя параллельно ее тропе.
Теперь он гнался за ней не только для того, чтобы ее видеть: он хотел ее выследить.
Она солгала. Зачем?
Как бы то ни было, следовало вывести ее на чистую воду, чтобы получить перед ней преимущество.
Питу нырнул головой в папоротник и терновник, сокрушая преграды каской и при случае пуская в ход саблю.
Между тем Катрин ехала теперь шагом, и треск ломающихся ветвей то и дело долетал до нее, заставляя прислушиваться и лошадь, и всадницу.
Тогда Питу, не сводивший глаз с девушки, останавливался и переводил дыхание; он давал ей время успокоиться.
Но это не могло продолжаться долго, и в самом деле, вскоре кое-что случилось.