XL. Неожиданная развязка

Когда за горем следует пиршество, горе или становится еще острее, или сменяется полным утешением.

Через два часа Питу спохватился, что боль перестала расти.

Он встал – меж тем как его сотрапезники уже не в силах были подняться на ноги.

Он обратился к ним с речью о спартанской трезвости, не смущаясь тем, что все они были мертвецки пьяны.

Ему подумалось, что, пока все храпят прямо за столом, недурно было бы пойти прогуляться.

Что до юных жительниц Арамона, то мы должны сообщить, что, к их счастью, они ускользнули до десерта, пока головы у них еще не успели закружиться, ноги – подкоситься, а сердца – воспламениться.

Питу, храбрейший из храбрых[240], невольно призадумался.

Сколько любви, красоты, пышности он перевидел, но в душе и в памяти у него осталось лишь несколько взглядов и последние слова Катрин.

Память, подернутая дымкой, подсказывала ему, что рука Катрин несколько раз коснулась его руки, плечо Катрин по-свойски задело его плечо, а во время затянувшегося спора она даже позволила себе кое-какие вольности, приоткрывшие ему все ее достоинства и чары.

И тут, пьянея от всего, чем ранее столь хладнокровно пренебрег, он принялся шарить вокруг, словно человек, только что пробудившийся ото сна.

Он вопрошал темноту, зачем он с такой суровостью обрушился на девушку, проникнутую любовью, нежностью, очарованием, на девушку, которой, в сущности, так легко было в самом начале жизни прельститься бесплотной мечтой. Увы, с кем не бывало!

Кроме того, Питу гадал, почему ему, неотесанному, неказистому бедняку, поначалу выпало счастье внушить чувство самой красивой девушке во всей округе, хотя за ней увивался, не считая сие зазорным для себя, первый щеголь здешних мест, красивый и знатный юноша.

Питу тешил себя мыслью, что есть, видно, и у него свои достоинства: он сравнивал себя со скромной фиалкой, источающей незримый аромат.

В том, что аромат и в самом деле незрим, нет ни малейших сомнений, однако истина все же в вине, в том числе и в арамонском.

Поборов в себе таким образом дурное чувство с помощью философии, Питу признал, что вел себя с девушкой неподобающим и даже весьма предосудительным образом.

Он рассудил, что такое обращение могло поселить в ней ненависть, что вел он себя крайне нерасчетливо: ослепленная г-ном де Шарни, Катрин может воспользоваться первым же предлогом и разочароваться в блестящих и неоспоримых достоинствах Питу, если Питу проявит скверный нрав.

Итак, следовало доказать Катрин, что нрав у него добрый.

Но как?

Вертопрах на его месте сказал бы: «Катрин обманывает меня и водит за нос, но дай-ка я сам ее обману и посмеюсь над ней».