Но Цезарь уже начинал презирать Рим, и хотел сломить его гордыню. Он отпраздновал триумф над сыновьями Помпея; и позади него его солдаты, – тот глас народа, который есть глас божий, – позади него его солдаты пели:

И ему так и не простили этого триумфа над несчастьями отечества и его прославления собственных успехов, которым только необходимость могла служить оправданием перед богами и людьми; и со стороны Цезаря это было тем более удивительно, что он никогда не посылал гонцов, и никогда не писал донесений в сенат, чтобы сообщить о победах, которые он одерживал в гражданских войнах, и он всегда отталкивал подальше от себя славу, которую считал позорной.

На следующий день, в театре, его приход встретили рукоплесканиями; но совсем иначе рукоплескали стиху из пьесы, которую в тот день представляли:

Но что больше всего возмущало римлян, так это продолжение того, что им довелось видеть после возвращения из Египта; это строительство нового Рима, – более чем нового, чужого, – на руинах Рима старого; это все эти изгои Республики, которые входили в Рим следом за Цезарем; это все эти варвары, галлы, африканцы или испанцы, которые поднимались с ним на Капитолий; это все эти уличенные в бесчестных поступках сенаторы, которые вновь стали появляться в сенате; это все эти проскрипты, которым было возвращено их имущество; это Транспаданская Галлия, вся целиком пожалованная правом гражданства; это гадитанец Бальб в роли премьер-министра, или вроде того; это, наконец, два призрака, которые шли вслед за всеми этими людьми, крича «Горе!» – призрак Катона, раздирающего свои внутренности, и призрак Гнея Помпея с собственной головой в руках.

Это верно, что Цезарь имел Рим и весь остальной мир своими вассалами; но было бы слишком, если бы он расплачивался с остальным миром за счет Рима.

Впрочем, постойте: есть один человек, который может составить нам представление о положении, в каком пребывал весь Рим целиком, – это Цицерон; Цицерон, представитель самой римской середины.

Рядом с таким человеком, как Цезарь, чей гений делал его выше своей эпохи на целую голову, Цицерон никогда уже не станет тем Цицероном времен Катилины или времен Клодия; вот что больше всего ранит Цицерона, и всякое другое самолюбие, равное его.

Цицерон, адвокат и полководец, сам признает, что как адвокат он не намного сильнее Цезаря; стоит ли говорить о том, что как полководец Цезарь несравнимо сильнее Цицерона. Кроме того, Цицерон – сын огородника; Цезарь – сын Венеры по мужской линии, сын Анка Марция по женской.

Плебей Цицерон выбился в аристократы; но чтобы прийти к этому, какой ему пришлось проделать путь! Он может потратить на это всю свою жизнь; он не одолеет и половины той высоты, на которой остается Цезарь, всю жизнь спускавшийся к народу.